Заключение
Мой временный мост построен. Самым подходящим для обозначения нашей германской культуры можно назвать движение рука об руку порыва к открытию и порыва к изображению. Вопреки учениям наших историков мы утверждаем, что наши искусство и наука никогда не знали отдыха. Если бы это произошло, мы бы больше не были германцами. Мы видим, что они в некоторой степени обусловливают друг друга: источником нашего дара изобретения, всей нашей гениальности, даже оригинальности нашей цивилизации является природа, однако философы и естествоиспытатели признавали правоту Гёте, говорившего: «самый достойный толкователь природы — искусство».673
Как много можно было бы здесь добавить! Но я не только положил уже последний камень в строительство временного моста этой главы, но и ко всей книге, которую я от начала до конца рассматриваю не чем иным, как строительство временного моста. В самом начале я сразу сказал (см. первую страницу предисловия), что не хочу поучать. Даже в немногих местах, где я располагаю большими знаниями, чем среднеобразованный человек в данном предмете, я старался не выставлять эти знания. Моей целью было не перечислить новые факты, но изобразить общеизвестное, я имею в виду изобразить таким образом, чтобы в сознании образовалось живое целое. Слова Шиллера о красоте — она является одновременно нашим состоянием и нашим делом — можно применить к знаниям. Сначала знание — нечто чисто предметное, оно не является составляющей частью личности. Когда это знание «изображается», формируется, оно вступает в сознание как его живая составная часть и теперь становится «состоянием нашего субъекта». Теперь я могу рассматривать это знание со всех сторон, поворачивать его так и эдак. Это уже много, очень много. Но добавляется еще больше. Знание, которое стало состоянием моего «Я», я не просто рассматриваю, я его чувствую, оно часть моей жизни: «одним словом, оно одновременно мое состояние и мое дело». Превратить знание в дело! Так охватить прошлое, чтобы не хвастаться пустой, заимствованной ученостью о давно занесенных землей вещах, но сделать знание о прошлом живой, определяющей силой настоящего! Внедрить знание так глубоко в сознание, чтобы оно неосознанно определяло суждение! Несомненно, высокая, достойная стремления цель. И тем более достойная стремления, чем более неясными становятся знания в результате нагромождения сведений. «Чтобы бежать от безграничного многообразия вновь к простому, нужно постоянно спрашивать себя: что бы сделал Платон?» — так учит нас величайший германец Гёте. Но от этих слов можно прийти почти в отчаяние, потому что кто отважится ответить: так бы понял дело сегодняшний германский Платон, чтобы бежать к простому (а значит к жизнеспособному)?
В этой книге мне удалось представить основания XIX века по этому принципу, таково мое последнее утверждение. Между началом и завершением подобного предприятия слишком много намерений и надежд терпят крушение в узких, резких границах собственных возможностей, чтобы смиренно не подвести черту. Если что–то удалось, то этим я обязан тем величайшим людям нашего племени, на которых неотрывно был направлен мой взор.
Примечания
РАЗДЕЛ III. БОРЬБА
Введение
1 «Annalen» («Летописи»), 1794.
2 Более наглядно, чем в работах по общей истории, благодаря наглядным подробностям это представлено в работе: Savigny. «Geschichte des römischen Rechts im Mittelalter»; см. особенно в четвертой главе первого тома раздел о свободных и графах.