Одна культура может уничтожить другую, но не проникнуть в нее. Если мы начнем наши исторические труды с Египта или, согласно новейшим открытиям, с Вавилона и проследим хронологическое развитие человечества, то воздвигнем полностью искусственное здание. Потому что египетская культура, например, это полностью замкнутая, индивидуальная сущность, о которой мы можем судить не более, чем о муравьином государстве. Все этнографы сходятся во мнении, что феллахи долины Нила физически и умственно идентичны тем, что существовали 5000 лет назад. Новые люди стали хозяевами страны и принесли новую культуру: развития не произошло. А что делать тем временем с мощной культурой индоарийцев? Она не в счет? Но как должно происходить включение, так как ее наибольший расцвет пришелся приблизительно на начало нашего германского пути? Видим ли мы, что в Индии произошло развитие до той высокой культуры? А как быть с китайцами, давшими нам, может быть, столько же идей, сколько египтяне эллинам? Истина в том, что как только мы, следуя склонности к систематизации, хотим проводить органическое соединение, то уничтожаем индивидуальное, и вместе с тем то единственное, что у нас конкретно есть. Даже Гер дер, от которого я в этой дискуссии так далеко отклонился, пишет: «В Индии, Египте, Синае произошло то, что больше никогда и нигде на земле не произойдет, точно так же как в Ханаане, Греции, Риме, Карфагене».254
Так называемый «Ренессанс»
Я уже называл, например, эллинов и римлян, давших нам большинство идей, если не для нашей цивилизации, то для нашей культуры.
Но мы в результате не стали ни эллинами, ни римлянами. Очевидно, в истории никогда не использовалось более губительного понятия, чем «Ренессанс». Потому что с ним связывали иллюзию возрождения латинской и греческой культуры, мысль, достойная метисных душ выродившейся южной Европы, «культура» которой была чем-то, что человек мог перенять внешне. Для возрождения эллинской культуры нужно не меньше, чем возрождение эллинов, все остальное — маскарад. Губительным было не только понятие «Ренессанс», но большей частью также и дела на основании этой точки зрения. Вместо того чтобы воспринять просто идею, мы восприняли законы, законы, наложившие оковы на наше своеобразие, препятствовавшие нам на каждом шагу и стремившиеся принизить самое драгоценное — оригинальность — т. е. правдивость собственной природы. В области общественной жизни провозглашенное классической догмой римское право стало источником неслыханного насилия и лишения свободы. Не то, чтобы это право не являлось бы и сегодня образцом юридической техники, высшей школой юриспруденции (см. с. 166 (оригинала. — Примеч. пер.)), но то, что было навязано германцам как догма, было, очевидно, большим несчастьем для нашего исторического развития, потому что это не подходило для наших обстоятельств, это было нечто мертвое, неверно понятое, организм, бывшее живое значение которого было обнаружено лишь через сотни лет, в наши дни, в результате внимательного изучения римской истории: прежде чем действительно понять образ его духа, следует вызвать из могилы самого римлянина. И так было во всех областях. Не только в философии мы должны бы стать «служанками» (ancillae), в частности служанками Аристотеля (см. с. 683 (оригинала. — Примеч. пер.)) но закон рабства был введен в наше мышление и творчество. Только в экономике и промышленности шло движение вперед, так как здесь не было препятствий в виде классической догмы. Даже в естествознании и географических открытиях мира приходилось выдерживать тяжелую борьбу, во всех духовных науках, поэзии и искусстве еще более тяжелую, борьбу, которая еще и сегодня не доведена до полной победы. Конечно, не случайно, что самый крупный поэт времен так называемого Возрождения, Шекспир, и самый крупный скульптор, Микеланджело, не понимали древнего языка. Представим только всю мощь независимости Данте, если бы он не заимствовал свой ад у Вергилия и свои идеалы государства из константинопольского псевдоправа и «Civitas Dei» Блаженного Августина! И почему это соприкосновение с прошлой культурой, которая должна была быть благом, стало проклятием? Это произошло, потому что мы не поняли индивидуальность проявления культуры, и не понимаем до сих пор. Так, например, тосканские эстеты превозносили греческую трагедию как вечную «paragone» драмы, не замечая, что у нас не только условия жизни сильно отличаются от античных, но и талант, вся личность с ее светлыми и темными сторонами совершенно другие. После этого так называемые новаторы эллинской культуры вызвали на свет всякие чудовищные вещи и в зародыше уничтожили итальянскую драму. Тем самым эстеты доказали, что они не имели ни малейшего представления не только о сущности германизма, но и о сущности эллинизма.