Я далек от мысли представить нас лучше и благороднее, чем мы есть. Живи честно — дольше проживешь, говорит пословица. Она оправданна и здесь, потому что из этого наблюдения за властью золота вытекает вывод, который подтверждается повсюду, если приглядеться внимательно: германцам присущ дар превращать свои ошибки в благо. Древние сказали бы, что они любимцы богов, я вижу в этом доказательство их высоких культурных способностей. Торговое общество, которое стремится только к процентам прибыли и не всегда действует добросовестно, порабощает Индию, но его дело несут и облагораживают целый блестящий ряд безупречных героев оружия и великих государственных деятелей и их чиновники, побуждаемые чистым восторгом, сумевшие с помощью многих жертв приобретенных знаний обогатить нашу культуру, сделав понятным древнеарийский язык. Мы содрогаемся, читая историю уничтожения индейцев в Северной Америке: повсюду со стороны европейцев несправедливость, предательство, дикая жестокость.296 Но какое решающее значение имело именно это дело разрушения для последующего развития благородной, истинно германской нации на этой земле! Для сравнения можно взглянуть на южноамериканские метисные колонии.297 Эта безграничная жажда золота служит еще одному познанию, основополагающему для истории наших открытий. Страстность может охватывать самые разные части нашего существа, это зависит от индивидуума. Характерными для расы являются смелость, выдержка, жертвенность, большая сила воображения, приводящая к тому, что отдельная личность целиком отдает себя идее. Эта страстность не проявляется, однако, только в области эгоистических интересов: она дает художнику силы продолжать творить, будучи бедным и непризнанным, она рождает государственных деятелей, реформаторов и мучеников, она дала нам наших открывателей. Слова Руссо «только великие страсти совершают что–то великое», может быть, имеют не столь общее значение, как ему казалось, но полностью относятся к нам, германцам. Во время наших великих путешествий, в попытках превращения материалов, несомненно, надежда на прибыль могла быть побудительной причиной, но ни в одной области, кроме как в медицине, это так не оправдалось. Здесь господствовало страстное стремление — тоже к обладанию, но к обладанию знанием, только как знанием. Это своеобразное и особенно достойное почитания явление чисто идеалистического стремления, в этом находит свое объяснение та тесная связь между культурой и знанием, которая так загадочно встречалась нам на практике.
298 Думать, что знание порождает культуру (как учат сегодня), бессмысленно и противоречит опыту. Живое знание может быть воспринято только предрасположенным к высокой культуре умом, в противном случае знание, подобно удобрению на каменистой почве, останется лежать на поверхности — оно заражает воздух и не приносит пользы. Об этой гениальной страстности как основном условии нашего победного движения открытий один из великих первооткрывателей XIX века, Юстус Либиг, писал: «Большинство людей не представляет, с какими трудностями связаны работы, которые действительно расширяют область знания; можно даже сказать, что стремления к истине в человеке было бы недостаточно, чтобы преодолеть препятствия при достижении большого результата, если это стремление в человеке не вырастет в мощную страсть, которая напрягает и умножает ее силы. Вся эта работа предпринимается без расчета на прибыль и благодарность; тот, кто ее осуществляет, редко испытывает счастье дожить до ее полезного применения; он не может реализовать то, чего достиг, на рынке жизни; это не имеет цены, его нельзя ни заказать, ни купить».299