Механизм в мировоззрении и материализм в религии несоединимы. Тот, кто дает механическое объяснение воспринимаемой органами чувств эмпирической природы, имеет идеальную религию или совсем не имеет ее. Все остальное есть сознательный или бессознательный самообман. Иудеи не знали механизма: начинания от сотворения из ничего и до мечты о мессианском будущем — все у них свободный, всемогущий произвол:326 поэтому они никогда ничего не открыли. Им необходимо только одно: Творец, Им объясняется все. Мистико–магические мысли, которые лежат в основе всех наших церковных таинств, стоят на еще более низкой ступени материализма, потому что они означают в главном обмен веществ, т. е. ни больше ни меньше чем алхимию души. Напротив, последовательный механизм, каким создали его мы, германцы, и от которого мы никогда не сможем отойти, переносит только чисто идеальную, т. е. трансцендентную религию, которой учил Иисус Христос: Царство Божие внутрь вас есть.327 Не летопись, но только опыт — внутренний, непосредственный опыт — может быть для нас религией.
К этому следует вернуться в другом месте. Здесь я хочу только предварительно сказать, что, по моему мнению, мировое значение Иммануила Канта основано на его гениальном понимании этого обстоятельства: механическое до его последних выводов как объяснение мира, чисто идеальное как единственный законодатель для внутреннего человека.328
Сколько еще веков мы будем тащить сознательную ложь, что мы верили в абсурдные вещи, а не в очевидную правду? Не знаю. Но надеюсь, это будет недолго. Потому что религиозная потребность слишком властно зреет у нас в груди, чтобы однажды не разрушить ветхое, мрачное здание, и мы войдем в новое, светлое, прекрасное, которое уже давно готово: это будет венцом германского дела открытий!
2. Наука (от Роже Бэкона до Лавуазье)
Наши научные методы
О различии между наукой и полученным в результате открытия сырым материалом знания я уже говорил выше на с. 732 (оригинала. — Примеч. пер.). Я также обращал внимание на границу между наукой и философией. Нельзя провести резкую границу без некоторого произвола, что нисколько не вредит принципу различения. Именно науки, т. е. наши новые германские научные методы, вразумили нас. Лейбниц тем не менее хотел бы так называемый закон непрерывности вновь воспринять и довести его до крайней последовательности. Метафизическое доказательство на практике излишне, потому что опыт повсюду показывает нам постепенный переход друг в друга.329 Но чтобы создать науку, необходимо различать, а настоящее различие есть то, которое оправдывает себя на практике. Природа не знает этого разделения. Это неважно — природа не знает и науки. Распознавание данного природой материала с последующим новым соединением в соответствии с понятными для человека принципами вообще исключает науку.
Dich im Unendlichen zu finden, Musst unterscheiden und dann verbinden.
Goethe
Чтобы найти тебя в бесконечности, Нужно различать, а затем соединить.
Гёте
Гёте
Поэтому в начале этого раздела я обратился к Бишо. Если бы преподаваемая им классификация тканей была классификацией, данной от природы, то она была бы давно известна, однако предложенные Бишо различия были еще значительно модифицированы, потому что в действительности повсюду обнаруживаются переходы между видами тканей, здесь бросающиеся в глаза, там открывающиеся внимательному наблюдателю. Так думающие ученые должны были пробовать, пока не устанавливали момент, где гармонично сохраняется равновесие между потребностями человеческого ума и уважением перед фактами природы. Этот момент — правда, не сразу, но практически — можно определить, потому что наука руководствуется в своих методах двумя моментами: она должна накопить знания, и она должна позаботиться о том, чтобы накопленное в образе нового знания приносило проценты. Этим масштабом измеряется дело Бишо, потому что здесь, как где–нибудь в другом месте, гений не изобретает, иными словами, он не создает из ничего, но он придает форму имеющемуся. Как Гомер придавал форму народному творчеству, так Бишо преобразует анатомию, точно так же должно происходить в истории.330