Напротив сидел Шаховской.
Шаховской поглядел, как Болотников опорожнил еще один кубок, и сказал:
- А ты, Иван Исаич, поздоровей пить будешь, нежели царевич. Тому, чтоб совсем окосеть, семи таких кубков хватает.
- Пошто мне царевич? Князь, Григорий Петрович, мне царя надо. Где же царь? Царя бы сюда...
- Придет Димитрий, Иван Исаич, придет обязательно. Конечно, без нижних складов туговато будет, да ничего: Тула Калуги покрепче. И запасов на нас, слава богу, хватает. Хватит, чего там, должно хватить. А Димитрий не задержится, я верю. Нам лишь бы срок переждать. Ну, люду тульскому, ясное дело, придется потерпеть малость. Так не впервой же. Про то, что ты давеча говорил, думал я, воевода, и так тебе скажу: нечего нам за шеи свои опасаться - чтоб их свернуть, тулянам надо здорово еще руки отрастить. Силы-то у нас хватает, есть сила. Все есть, лишь терпение надо иметь. А терпеть не нам с тобой учиться, правда, Иван Исаич?
Болотников молчал.
- Что хочу тебе сказать, воевода, - продолжал Шаховской. - Не очень хочется, но надо сказать. Сомневаюсь я в Андрее Андреиче. Чуть-чуть, но сомневаюсь. Как бы чего не замыслил. Вера верой, согласие согласием, однако ж поглядывать за ним не лишнее будет, я так думаю. Да и забывать не следует, что Андрей Андреич позже всех к нам приткнулся. О чем-то думает, а о чем - не говорит. Я с ним как-то попытался откровенно потолковать отмалчивается. Может, сказать нечего, а может - есть, да желания нет.
Шаховской встал, прошелся взад-вперед.
- Ты понимаешь, Иван Исаич, - возбужденно заговорил Шаховской, - мы с тобой одинаково мыслим; с самого начала, как ты у меня в Путивле объявился, я увидел: одинаково думаем, одного хотим. - Шаховской сделал энергичный жест: - Русь пер-ревер-нуть, поменять здесь все. Шуйских - к чер-рту! Московских бояр - к чер-рту! Руси нужны новые люди! Мы знаем это, воевода! А вот как Телятевский, знает ли? Сможет ли он стать одним из этих новых людей? Ведь если не сможет - он с нами только до времени, так ведь, воевода?
Болотников молчал. Он пил. Шаховской, правда, не очень и ждал ответа.
- У нас есть цель, - уверенно сказал он, снова усаживаясь за стол и тоже наливая себе вина. - У нас есть цель, и ради этой цели нам стоит рисковать, стоит страдать и жертвовать. Жертвовать покоем и многим другим. Алеша Светлый подорвался не зря. Те туляне, которым суждено умереть здесь от голода, тоже умрут не зря. Потому что мы знаем, зачем все это надо. Впереди, Иван Исаич, великие дела. Я вижу их. Впереди новая Русь!
Болотников наконец остановил свой блуждающий взор на Шаховском и резко сказал:
- Знаю!
С той стороны к восставшим перебежал стрелецкий сотник Степан Стеблов.
- Чего переметнулся? - спросил его Болотников.
- Обида взяла, воевода, - ответил Стеблов. - Царь у меня суженую отнял.
- Где это видано, чтоб цари у сотников суженых отнимали, да еще в походе?
- Не отнял - попортил. Да все одно что отнял.
Сотник был стройный, широкий в плечах, - большой такой мужик. Про обиду свою много не распространялся - немногословен. Болотникову это понравилось. Он словно бы заглянул к нему в душу своим пронзительным, испытующим взглядом исподлобья, но сотник не отвел глаз, выдержал до конца.
- Ладно, иди, - сказал воевода. - Беззубцев, проводи его к себе.
А когда сотник вышел, вполголоса добавил:
- И смотри: глаз да глаз. Кто знает, что за человек.
В Туле было тепло, пасмурно... и спокойно. Удивительно: нигде не бывает так спокойно, как в осажденных городах накануне решающего момента. Потом или осажденные сдают город, или выводят войска на последнюю схватку, или в городе начинается бунт, или неприятель идет на решающий приступ, взбираясь на стены, или он же уводит войска от греха подальше, узнав о подходе подкрепления, да что угодно может быть потом, но перед самым этим "что угодно" в городе всегда очень тихо. Эту истину Андриевский уже усвоил.
Он не ожидал, что Иван Исаич будет именно таким. Он привык, что исторически известные лица в непосредственном общении очень сильно отличаются от своих многочисленных портретов и описаний. Однако Болотников неожиданно оказался совершенно таким же, каким его представляли биографы, романисты, исследователи. Вгляд у него мощный, ничего не скажешь...
Идя по городу, он мельком услышал что-то нелестное по поводу царя Бориса худородного. И вспомнил, как пришел к Годунову ночью, в обличье предсказателя. Он гремел тяжелой цепью и чуть не упал от удивления, увидев совсем не того, кого ожидал. Он пришел к хитрому, изощренному в политике царедворцу. А увидел маленького, очень уставшего, умного и доброго человека, любящего людей и не знающего, как им помочь. Но ищущего. Тогда Годунов еще не был царем. Он пообещал ему семь лет царствия, и этот человек так заинтересовал его, что он нарушил свое правило и пришел к нему еще раз, но уже незадолго до его смерти. "Скользкий Шуйский, - задумчиво сказал тогда Годунов, - если он и заберется на трон, то только как-то боком, и ему будет там очень неудобно сидеть". А за окнами кричали: "Долой Бориса!" - и через час Годунов казнил Андриевского.
Теперь "скользкий Шуйский" под стенами Тулы. А на троне ему действительно неуютно. Один Болотников чего стоит. А что еще предстоит...
Интересно, Контролеры уже здесь? На этот раз его вычислить не так уж сложно, поэтому лучше, чтобы их здесь еще не было.
Около пяти нулевых лет назад Андриевский отправился в гости к Владимиру Мономаху. Тогда Бенью действовал очень удачно, сразу напал на след Андриевского и быстро перекрыл все подходы к великому князю. Целый месяц продолжалась игра в прятки, ни тот, ни другой не могли узнать в окружении Мономаха друг друга. Однако, Бенью все же преуспел - после долгого противостояния он угадал-таки Андриевского. Эта была единственная победа Бенью. То есть арестовывал Андриевского он еще не раз, но тот случай остался единственным, когда он успел взять Андриевского ДО Диалога. Нельзя, чтобы это повторилось.