Но наутро ничего не получилось. Синявин вёл себя как обычно: нейтрально-ровно со всеми, в том числе и с ней. Подойти же самой почему-то не хватило духу. Вера пыталась настроиться, собраться, но уроки закончились, и Валерик, по обыкновению, тут же сбежал. Впрочем, Вера точно знала, где можно его найти.
Шагая по улицам, Синичкина пыталась разобраться: почему она так и не решилась подойти к ботану в колледже, а сейчас без тени сомнения топает к нему на работу. И выходило, что она, на самом деле, просто не хочет, чтобы у их встреч были свидетели. Потому что пацаны примутся глупо стебаться, как тогда, на экзамене, Чернавин: жених и невеста. Девчонки же начнут выпытывать подробности: кто что сказал, да кто что сделал, да что ты при этом чувствовала. А делиться чувствами с не такими уж близкими подружками совсем не хотелось. Хоть ни больших годов, ни сердечного опыта у Веры не было, она чувствовала: такие вещи должны оставаться меж двумя людьми.
В больнице Веру обломали буквально сходу. Медсестра, дежурившая в приемном покое – не та, жирная, а другая, стройней и симпатичней, сходу состроила козью морду и заявила: мол, Синявина уволили за самоуправство. Нового адреса ни у кого нет, а телефон есть разве что в отделе кадров.
В кадрах еще одна неприятная тётка, едва услышав фамилию Валеры, принялась орать: мол, здесь не справочная и вообще личную информацию положено выдавать лишь по запросу органов. Было обидно и противно: то же самое можно было сказать и без крика.
На шум появился охранник, немолодой крепкий мужик. Тётка и на него напустилась:
- Почему посторонние на территории больницы? Опять целый день чаи гоняете? Сегодня же главврачу жалобу напишу!
- Пойдем, дочка, - сказал охранник Синичкиной. – Ишь, как разошлась! Теперь долго не успокоится. Одно слово – базарная баба.
Вера пошла следом за охранником, но угораздило её напоследок оглянуться. Противная кадровичка всё еще бушевала, грозила карами, заодно прошлась по Вере и её матери – мол, дочка гулящая и мать наверняка такая же И что-то словно переключилось в девичьей голове. Накатила холодная и беспощадная злость: никто не смеет трогать её мать, ни делом, ни словом.
Мир вокруг выцвел, звуки словно исчезли, а время затормозилось. Вера видела лишь искаженное от злости лицо кадровички, медленно раскрывающийся рот, измазанные яркой помадой губы, сбившуюся прическу и безвкусные массивные золотые серьги в мясистых ушах. «Чтоб тебя перекосило»! – в сердцах подумала Синичкина. И будто бы что-то лопнуло, будто бы разорвалась некая пленка, и в один миг все стало по-прежнему: вернулись звуки, цвета, стали нормально двигаться люди, только ноги почему-то предательски ослабли, да в желудке словно бы вакуум образовался.
Охранник проводил Синичкину до центрального входа и запер за ней дверь. Она тут же, в ближайшем киоске, купила шоколадный батончик и тут же, у витрины, схрупала его целиком. Успокоившись и приглушив чувство голода, она отправилась домой. Голова была словно ватой набита, и думать совершенно не хотелось.
***
Полковник Муромцев достал из сейфа несколько потолстевшую папку, а из папки – листок бумаги. На листе был результат работы одного из младших сотрудников: полтора десятка имен и адресов. Все те парни, которые поступили в медицинские училища страны за последние две недели августа. Ни одна фотография не соответствовала тому образцу, что имелся у полковника. Конечно, внешность можно поменять: перекрасить волосы, сменить прическу, отпустить бородку, растолстеть или, напротив, похудеть. Но Муромцев не привык полагаться на удачу, а потому не особо расстроился. Предстояло проверить каждого в списке: всё ли чисто в биографии, особенно за последний год, нет ли нестыковок или пробелов, все ли рассказы знакомых совпадают. И всё это надо проделать так осторожно, чтобы ненароком не спугнуть парня, не вынудить его вновь податься в бега.
Такую работу не каждому поручишь. Лучше всего будет сделать всё самому. Не придётся потом отвечать за чужие косяки. Но сколько времени это займёт? На каждого уйдет не один день. А ведь есть и другие дела, которые тоже требуют внимания. Успеть бы хоть к концу учебного года.
***
- Ну что, капитан, удалось что-нибудь отыскать?
Майор Самарин был не в духе. Впрочем, не в духе он был уже который день, с того самого прокола, когда Колдун смог забрать свои деньги.
- Никак нет!
- А что так официально? – раздраженно поморщился Самарин.
Впрочем, его сейчас раздражало абсолютно всё. Тарасов это видел и понимал, а потому пропустил реплику мимо ушей.
- Банки не фиксируют номера купюр, заряжаемых в банкоматы. Исключение – если вскрывается новая банковская упаковка. Тогда можно вычислить номера. Но даже в этом случае успех маловероятен. Колдун взял от силы процентов пять от общей массы заряженных в кассету купюр. И вероятность, что обнаруженная в обороте купюра будет именно та, которую банкомат выдал Колдуну, почти нулевая.
- Вот же…
Майор не договорил, но его настроение, и без того пасмурное, упало еще ниже. Видимо, он успел посулить начальству скорый успех, и теперь его ожидала закономерная выволочка.
- Думай, капитан, думай: где, как мы можем выловить этого Колдуна. Не может такого быть, чтобы он перехитрил целую систему. Наверняка у него имеется уязвимое место, только мы его не видим. Имей в виду, в следующий раз на рапорт к начальству вместе пойдем.
Глава 10
Едва войдя в аудиторию на второй день занятий, Валерик сразу понял, что его относительно спокойная жизнь кончилась. И причина этого неторопливо вышагивала ему навстречу. Вера Синичкина, которая накануне лишь заинтересованно поглядывала на него, сегодня по неизвестной причине осмелела. Хотя нет: причину вполне можно было предположить: от Синичкиной исходило то самое золотистое сияние, которое он когда-то давно выискивал у людей. Когда ж она успела-то? Видать, изначально какая-то склонность у неё присутствовала, а водкой и сигаретами задавить силу не успела. То-то его «светящиеся» руки давеча разглядела.
- Привет, Валер, - легко сказала Синичкина. – Хотела в воскресенье к тебе зайти – просто так, без повода. А в твоей квартире какой-то южный товарищ живет. Представляешь, в тех квадратах да с женой и тремя детьми.
- Ну да, - кивнул парень, наблюдая, как оживились девочки. – Я недавно переехал, нашел квартирку поприличней.
- И никому не сказал? – деланно возмутилась Синичкина.
- А кому мне говорить? В городе знакомых мало, друзей вообще нет.
- Как нет? А я? – возмутилась Синичкина.
- Пойдем-ка отойдем в сторону, а то твои заклятые подружки все до единой уши навострили. И всё, что тобой будет сказано, непременно используют против тебя.
Валера кинул вещи на своё место и вышел в коридор, Вера – за ним. Устроился у дальнего подоконника, в стороне от любопытных ушей.
- Скажи, Вера, друг – это кто?
- Ну-у… человек, с которым интересно?
- Интересно может быть с любым. Я таких предпочитаю называть приятелями. То есть, людьми приятными. А иных и приятелями не назвать, лишь знакомыми. Друг же – это намного больше, и до этого уровня наши с тобой отношения, на мой взгляд, не добрались. Дружба – штука вообще редкая, и от того весьма ценная.
- Хочешь сказать, мы с тобой приятели?
- В лучшем случае, да. Подумай трезво: что нас связывает? Почти ничего. Ты пришла ко мне за помощью, я тебе помог. Попутно ты помогла даже не мне, причем, а какому-то неизвестному человеку. И никаких обязательств, ни явных, ни опосредованных, у нас друг перед другом нет.
- Приятели, значит, да? – с вызовом сказала Вера.
- Именно. Дружба – она, знаешь ли, за один день не возникает, на это время нужно, и немаленькое. Вот любовь может зажечься враз, за секунду. Но дружба, как по мне, ценнее.
- Это еще почему? – удивилась Синичкина.
- По кочану. Любовь как загорится, так же в секунду и погаснуть может. А дружба – штука намного более долговечная.
- А…
Вера не успела задать очередной вопрос, как прозвенел звонок и народ потянулся по классам.