Суть аргументации: когда говорят, якобы хорошее равнозначно желаемому, мы соглашаемся либо несоглашаемся, что спровоцировано нашими представлениями про хорошее заведомыми. Наоборот, если нам объявляют определение, мы реагируем иначе. Заявление, будто прямоугольник есть фигура с углами всеми прямыми, мы не соотносим с изначально нами про прямоугольники знамое, чтобы соглашаться либо несоглашаться. Просто принимаем это заявление как определение. Думаем, у слова такое значение, получаем информацию не про прямоугольники, но про слово. Про статью словаря. Однако фраза: хорошее есть желаемое кажется выходящей за пределы словаря. Кажется не термином, отделяющим одно понятие от иного, но высказыванием о сущности, чреватым теоретическими следствиями. Кажется потому̀, что значения слова хорошее да слова желаемое нам известны предварительно. Отождествление сих понятий видится не вербальным определением, а суждением, являющимся истинным или ложным. Вышеприведенная дефиниция прямоугольника такою не видится, чего не сказать о заявлении: прямоугольник есть фигура с четырьмя углами. Когда бы мы ни задумывались об истинности высказывания вместо сомнения, правильно ль используем это слово, можно подозревать, что высказывание не дефиниция, но суждение. Таким образом и развенчиваются все дефиниции хорошества. Всё, что может быть истинно, определять вербально не способно.
Это соображение грозит этическим теориям очень многим. У которых определяется хорошее через желаемое, через удовольствие, через адекватность природе, через богоугодность. Что дефиниции настолько различаются, свидетельствует: это вовсе не дефиниции. Не может у прямоугольника быть определений двух и несовместимых. Так и настолько разные псевдодефиниции хорошества не дефиниции, но суждения про суть хорошества. Все мне кажутся неверными, но здесь опровергать не стану.
§8
Важно, что называя вещь хорошей самой по себе, не как средство, мы приписываем ей свойство независимо от отношения нашего либо чужого. Многие согласны с Гамлетом, что сами по себе вещи не бывают ни хорошими, ни плохими, а только в нашей оценке, будто нравоучениями выражается только личный вкус. Что коль Икс объявляет А хорошим, Игрек это же — плохим, означает единственно то, что А для Икса хорошо, для Игрека — плохо. Такою теорией взаимное несогласие моралистов объясняется превосходно. Но что в истине договориться трудно, не свидетельство, дескать, истины нет. Коль Икс объявляет А хорошим, Игрек — плохим, это свидетельствует об ошибочности кого-то с них — если даже невозможно выяснить, кого. Объявляй Икс его только вкус относительно А, Игрек объявляй отвращение — про что тогда спорить? Всё равно что скажет Икс: обожаю голубятину, на что будет Игреков ответ: это ложь, я голубятину не люблю. Христиане бога назвали хорошим (благим) якобы не за то, что хорошо к нему относятся. Бог остаётся хорошим и для бесов, относящихся по-другому. Вкусы мы привыкли делить на хорошие и плохие, даже свои. Мы склонны телевидение предпочитать книжке, хотя думать, якобы книжка лучше. Толкуя про совершенство тварного мира, богословы не вкусы выставляют хорошими, но вкусы к хорошему приучают. Хорошество даже не божий вкус, ибо всё было бы так же, не будь бог хорошим. Итого, хорошество-плоховатость являются качествами, от нашего вкуса не зависящими. Разность оценки хорошества-плоховатости двумя людьми свидетельствует об ошибке оценщика.
§9
С неопределимости хорошества немаловажное следствие. Нельзя говорить, якобы хорошее (плохое) всё родом из "золотого века" (следствие вырождения в средневековье); якобы хорошее (плохое) всё, что в наш проргессивный (развратный) век; якобы рассудят потомки либо катимся в ад. Хорошество неопределимо через идею бытия. Что было, что налично, что будет, о степени хорошества предмета не говорит ничего. Можно только рассуждать о хорошестве-плоховатости предметова (прошлого-настоящего-грядущего) влияния. Здесь обобщения невозможны. Этика не опытная наука. Хотя бы потому, что всего былого-наличного-предстоящего не знаем. Взамен обобщений следует искать очевидные предпосылки, которые должны быть общими настолько же, как обще понятие хорошества-плоховатости. Но столь общих очевидных отнтологических идей, годящихся к определению понятия хорошества-плоховатости, нет. Зная мир, о степени хорошества какого-то предмета знать нельзя.
§10
Всё же вера, будто живём в лучшем из миров, очень распространена. Благодаря популярности креационизма, теодицеи либо метафизических обобщений, в сумме показывающих якобы совершенство Вселенной. Измышления богословов я пропущу, затрону метафизические.
Идея внеэтического доказательства хорошества мира либо другого заявления, подразумевающего понятие хорошества, держится допущения, дескать, идея хорошества сложна, подлежит определению через идеи простые. Если называя что-то хорошим, подразумеваем, якобы сие наделено тремя, к примеру, более простыми, нежели хорошество, качествами, то качество хорошества, выходит, определили через идеи неэтические, понятия хорошества не подразумевающие. Такое невозможно, когда считать идею хорошества простой: оценка хорошества предмета предполагает знание, чтó такое хорошо, заведомое. Подобно химии: какие ни делай опыты, не получится соединений, содержащих определённый элемент, если сей элемент изначально отсутствовал. Так и считающие понятие хорошества простым, изворачивайте доказательства сколь угодно, — всё равно понятия хорошества без его подразумевающего понятия не получится.
Те же, для кого Вселенная в целом хороша, пытаются доказывать, якобы плохое суть недостача. Будто полнота чего-то никогда не плоха. Так определяется хорошество через наличие. Коль скоро для Спинозы наличное тождественно хорошему, выводится (куда беззаботнее, нежели принято среди метафизиков), будто всё наличное, то есть объективная реальность является благом. Аналогично думается Г.-О. Фоглеру: Зло всегда ноль, ничто, подобно паузе, подразумевающей звук.
Всякое тождествление плоховатости с ущербностью-неполноценностью — то же. Что плохое подразумевает отнюдь не наличие плохого, но недостачу хорошего, значит, якобы всё сущее хорошо. Плохо только не(до)существование. Получается, понятие плоховатость определимо, даёт известные теоретические следствия.
Даже такие дефиниции развенчаны аналогично. Будто ничто существующее не плохо, верится только затеоретизировавшемуся. Боль и вражда, зависть и жестокость явно существуют и недостачами каких-нибудь их противоположностей не являются. Для моралиствующего же метафизика такие состояния тождественны бессознательности мидии. В действительности вера в хорошество существующего предвзята в пользу оптимизма. Не менее разумно предположить обратное. Будто всё сущее в целом является плохим, а хорошо только несуществование, будто живём в наихудшем из миров. Видать, этого придерживается буддизм. Очевидно, что неправильно, хотя противоположная точка зрения — глупость неменьшая.
§11
Получается, степень хорошества предмета не выясняется через исследование, чтó существует, а чтó нет. Отсюда неверность этики соцдарвинизма, будто бы выживают лучшие. Якобы всё, что новее, находится на более высокой ступени развития — в том числе нравственного. Истина в силе, внутривидовой борьбе мешать нельзя. Хорошество мерится успехом, а всё, что выживать не помогает, — это бесполезный балласт. Очевидна в этой теории безосновательность. На развитие Вселенной этические законы не влияют. Не меньше вероятности предположить, что развитие направлено с лучшего состояния в худшее. Разве что низшие животные существовали раньше высокоорганизованных, а культурные народы всегда губили дикие. Но разве превосходство позвоночного над амёбой или горожанина над истребляемым этично? Эволюция клала на этику. Вообще, зачем об эволюции беспокоиться, коли что ни делается, всё к лучшему? Пускай даже негры либо китайцы когда-нибудь изгонят европеоидов, — победителей же не судят.