Если кажущееся между непоэтом и неспасателем отличие сформулируем, договоримся, что неправота зависит от наличия способности придумать лучшее. Но в то же время желание осудить неспасателя и оправдать непоэта заставляет отрицать неравенство способностей к добродетелям. На мой взгляд, ошибочно. Думаю, способность к щедрости либо доброте — неравномерно распределённое природное дарование сродни поэтическому, способное быть упражнено подвигами. Чтоб обвинение за неподумавшемся имело смысл, это должно пониматься как объявление решения, вменяемого нами деятелю, помыслимым при условии правильного выбора средь альтернативных решений, придуманных им в прошлом. Поэтому теперь объективноправильный поступок определим иначе: как видящийся деятелю вероятно наиполезнейшим из всего, что деятель в момент совершения придумал. Однако нельзя забывать, что наилучшее решение способно не прийти в голову вследствие неправильного выбора предшествующего.
§28
Ситуации выбора, в том числе между правильным и неверным, нередки. Вышесформулированные дефиниции объективноправильного и нравственного по-прежнему в силе с оговоркой, что такими (не) являются только поступки выполнимые и мыслимые. Поступок определяется выбором из альтернатив, а выбор — мотивацией. Получается, мы способны сделать всё, что захотим. Однако детерминисты возражают, якобы желание выбрать это вместо того предопределяется нашим прошлым. Но даже когда мотивация несвободна, последствия мотивации всё равно предсказуемы — тоже причина. Возможность выбора в оценке правильности поступка важна.
Можно поразмыслить иначе. Неужели наше представление о том, как лучше поступить, нашему выбору не причина? Получается, до того, как определились, какой поступок будет правильный, свобода выбора возможна. Это понимание возможности моралиста мирит с детерминизмом.
§29
Получается, детерминизм отличие между правильным и неверным не упраздняет. Между хорошим и плохим — тем паче. Делить поступки и людей одни на более, другие на менее порядочных имеем право. Но куда деть аргумент, якобы детерминированность нивелирует ответственность? Объективнопротивоправные деяния лишены вины не только по причине, что невменяемому последствий поступка не предвидеть. Также потому, что поступить иначе не мог. А, согласно детерминизму, невменяемы все? Винить нельзя никого? Думаю, вопрос ответственности сводится к вопросу свободы выбора. Невменяемый (коль исключить случай неверного прогнозирования последствий) не выбирает, а следует инстинкту. Виновный убийца, наоборот, или заблаговременно, или в самый момент, альтернативу худшую выбрал. Осуждаем его — за выбор. Однако чёткой границы меж двумя нарушителями права нету (невменяемого можно винить иногда за потворство своей болезни в прошлом), и вдобавок отличие всегда некардинальное. Часто степень ответственности сложноопределима на практике. Но часто различие провести легко, хотя не всегда. Суммируя сказанное, за поступок обвиняем, если при наличии выбора выбрал худшее, что детерминизма не отменяет.
§30
В итоге детерминизм этике не помеха. Зато свобода воли, коли бы многие в неё верили, — помеха. Якобы на чужие поступки деятелева мотивация не влияет, не думается никому. Для чего расписание движения поездов, если воля машиниста свободна? Не будь у человеческого поступка причины, влиять на человека зачем? Когда людские поступки беспричинны, к чему предвыборная кампания? К чему брачное предложение? Ведь аргументы, наставления, приказы бесполезны? Мораль и морализаторство тогда бессмысленны. Идея (не)правоты при вере во свободу воли страдает ощутимее, нежели при детерминизме. Большинство нравоучений держится на вере в обусловленность побуждений причинами.
В основном, индетерминисты не настолько последовательны. Для них у большинства людских деяний причина есть, однако процент один или два поступков импульсивен и самопроизволен — свободен. Пока мы сей процент отграничить не сумеем, ошибаемся в оценке поступка на возможный (назовём его) процент сомнения. Такой на практике влияет очень мало, ведь и без этого какой-то процент сомнения всегда. Но в теории процентишко весит уже много. Порождая вышеприведенные соображения. Поэтому детерминизм. Один процент свободы воли наделён одним процентом спорности абсолютной свободы воли плюс одним же процентом этических следствий.
Что порядочный поступок самопроизвольный, не верится никому. Рассоветывание поступать соответственно представлениям о своём долге чудовищно. Позволяя своим этическим убеждениям влиять на свои поступки, деятель руководствуется мотивами — причиной. Лишается свободы воли, поступая правильно. Поэтому все нравственные опровержения детерминизма — следствие недопонимания. Неэтична как раз вера в свободу воли. В убедительности детерминизма ничего страшного.
Эгоизм
§31
Теперь изучим, якобы правильнее заботиться не о хорошестве, но прежде всех о себе. Можно расширить: заботиться прежде всех о своей семье; заботиться прежде всех о родине; заботиться прежде всех о друзьях. Дескать, опыту вопреки, следовало бы разным людям стремиться к неодинаковому.
Можно понимать эгоизм по-разному. Видя в естественной ограниченности человека потребностями нечужими, в наилучшести (успешности) деяния только подкрепляемого, в несуществовании хорошего самого по себе — только хорошего для конкретного человека. Подобные дефиниции эгоизма предполагают определённость категории хорошества. Которая неясна. Поэтому начну с наиболее простого.
§32
Говоря: хорошо, подразумевам очень многое. Хорошо бы желаемого, пускай даже недостижимого. Хорошо, когда наслаждение либо другое хорошее состояние психики. Хорошо бы, когда признали во мне что-то хорошее. Понятие субъективного хорошества постоянно вращается вокруг (а) желаемого либо (б) не столько желаемого, сколько моего: моего наслаждения, моей репутации, моих познаний, моих достоинств и подобного.
Теория, будто человеку близка рубашка только своя, фактам антропологии противна. Обречённость создавать хорошее только для себя — тождествление хорошего и желаемого. Тождествление ложное: самое хотимое как раз и не делаю. Главное, что мною желаемое от меня отчуждено, чего не сказать о хорошем во втором смысле. На этом отличии заострим.
Если, говоря: хорошо, подразумеваю что-то моё помимо мною желаемого, можно доказать: я действую не только ради хорошего для меня. Люди путаются в этом вопросе, будто желаемая вещь нужна для полного счастья, но не ради вещи самой по себе. Такое заключение — впряжение лошади за телегой. Наслаждение порождается желанием — не кушаньем или питьём, а голодом и жаждой. Как и победа приятна только стороне, такой победы хотящей. Удовольствие предопределено желанием, и без него немыслимо. Поэтому нельзя говорить о желании насалждений. Желают всё что угодно — наслаждаются гораздо чаще желаниями, нежели мнимым удовольствием. Поэтому наслаждение при получении вещи не доказательство самозацикленности желаний.
§33
Подобные соображения важны в опровержении культа самозаботливости. Но, как и во всяком априорном убеждении, можно долго спорить, что первичнее — желание либо предвкушение наслаждения. Мы в это ввязываться не станем, а рассмотрим, истинно ли поступки понятны только в свете побуждений эгоистичных. Против этого выставляют образцы самопожертвования ради отчизны либо своих детей. Но тут эгоисты возражают, якобы не пожертвуй подвижники собой — станут несчастливы, не получат дифирамбов, реализоваться не смогут и т. д. Рассмотрим. Якобы подвижники несчастливы без испытаний — чаще всего ложь, однако предположим. Несчастливы почему? Потому что без этого среда будет относиться хуже либо потому что совесть, либо желаемого хочется настолько сильно, что жизни не жалко. В последнем случае желание не самоцентрировано. Влияние желаемого на счастье невозможно без желания, поэтому выводить желание с преследования счастья нельзя. Стремления, даже направленные за пределы эгоизма, тоже побуждают. Вполне возможно преследовать мотивы, в смысле §32а нехорошие: стремиться нежелаемого. Но тогда получается, что подвижники стремятся хорошего в смысле §32б внутреннего — внешнее же последствие самопожертвования не желаемо! Как бросающийся на амбразуру победы не желает — абсурд и несоответствие фактам. Это ещё не всё. Подвижничество можно чернить не желанием внешнего последствия, но страхом осуждения другими. Будь так, и подвиги прекратятся, поскольку никто про бездействие не прознает. Кто бы спасал утопающего, когда достаточно просто кинуться в воду напоказ? Опыт учит, всё по-другому. Можно возразить, якобы стимулирование (не)одобрением отбрасывать нельзя: всегда можно добиться признания хитроумным бахвальством. Однако знамы примеры, когда шли на унижение, проповедовали непопулярное, жертвовали собой анонимно. Поэтому самопожертвование можно списать разве что на самоосуждение. Но не настолько же подвижник глуп! Угрызения совести для большинства людей легкопереносимы, привычкой грешить устранимы. Восхищаться собой можно считанные минуты, но жертвовать ради этого приходится загубленной судьбой. Заключаю, что сведéние всей жизнедеятельности к эгоизму — попытка спасти расшатанную теорию, противную фактам.