На этом кладбище из-под какого-то одеяла вдруг раздаётся выстрел. Он не очень пугающий, не сотрясает пространство, но для кладбища звучный.
«Кто это?» – гремит мужеподобный голос.
Из-под одеяла вырывается рыдание обречённого: «Не я… не я… больше не буду-у-у…»
На этот раз воспитательница проявляет жалость и не режет ребёнку ничего. Она велит всем заснуть немедленно.
Алексей заснул бы, он усталый, напуганный, истерзанный. Но не осмеливается заснуть: а вдруг опять произойдёт с ним то же самое, что на днях.
Воспитательница тогда накричала на него и схватила ножницы. Он заорал и залез под кровать, чтобы укрыться от ее гнева.
Она строго и на полном серьёзе сказала ему: «Вылезай… На этот раз ничего не сделаю. Но повторишь то же самое, отрежу писульку… Понял?»
И в руках её зловеще зацокали ножницы.
Алексей после того дня не осмеливается заснуть, покрывает одеялом голову, берёт в руки писульку и держит крепко, чтобы она не свалила вновь беду на его голову. Даже сам подумывал отрезать её себе и таким образом обрести спокойствие.
Сейчас он лежит под одеялом таким же образом и ждёт, когда кончится этот мёртвый час.
В мыслях он угрожает своей писульке: «Если пустишь, отрежу».
Но мысли устают, и он засыпает.
Рука, которая крепко держит виновницу, слабеет, и страшный грех свершается. Он просыпается и с ужасом осознаёт, что лежит в мокроте.
Его охватывает злоба.
«Убью, убью», – кричит он обречённо.
Хватает писульку обеими руками и старается вырвать с корнями.
Больно, очень больно!
Но его злоба не стихает.
Вдруг одеяло, которое покрывает его, взлетает вверх, и он видит только ножницы, большие, крупные, и слышит их зловещий скрежет.
«Отрежьте… отрежьте…»
С рыданием умоляет он ту, которая стоит над ним, как зверь, и тянет руками свою плоть.
«Заткнись!» – гремит воспитательница.
Он сразу умолкает.
«Слезь с кровати!»
Он слезает с кровати.
«Раздевайся!»
Он снимает майку.
«Сними трусы!»
Он дрожащими руками снимает мокрые трусы.
«Подними руку с трусами!»
Он поднимает трусы над головой.
«А теперь шагай по комнате!»
Он делает робкие шаги.
«Быстрее!»
Он ускоряет шаг.
«Кричи, чтобы услышали все: „Я писуля!“ Кричи!»
Дети – девочки и мальчики высовываются из-под одеял и со страхом глядят, как голый мальчик, держа над головой мокрые трусы, ходит по комнате, подходит к каждому и тупо произносит:
«Я писуля… Я писуля…»
«Громче!» – кричит воспитательница.
И наступает святое мгновение. Это тогда, когда он подходит к кровати Машеньки.
И вдруг сознаёт весь ужас своего унижения.
Он осознаёт не детским, а взрослым умом, что эта женщина плюёт ему в лицо, плюёт на его честь и достоинство.
Но как пятилетний, он не выдерживает этот ужас и падает у кровати Машеньки, потеряв сознание.
Потом он приходит в себя в кабинете медсестры.
Оттуда его забирает грозная воспитательница, которая не расстаётся с ножницами. Отводит в угол и строго внушает: «Никому об этом ни слова, понял?» – скрежещут ножницы.
Он кивает головой, но не знает, о чём она, ибо всё произошедшее вспоминается смутно…
Алексей Александрович весь в поту. Тело его будто вот-вот взорвётся, как бомба. Со второго этажа белоснежного здания вдруг раздаётся гром мужеподобного голоса:
– Кому я сказала! Закрой глаза немедленно! Всем спать!
Алексей Александрович видит, как мальчик прячется под одеялом, но спать не может.
«Надо спасти его, пока не поздно!» – приказывает он самому себе.
Он выскакивает из своего укрытия, где спрятался от сторожа.
Бежит к белоснежному зданию.
Там совсем тихо.
Стих мужеподобный голос воспитательницы.
Там сейчас мёртвый час.
Он подбегает к открытому окошку и кричит во весь голос:
– Лёша! Лёшенька! Я здесь, прыгай из окна! Я здесь, не бойся!
Мёртвый час разбивается, как хрустальная ваза, в которую выстрелили из пушки.
– Лёша… Лёшенька… Прыгай…
Он зовёт мальчика, зовёт себя, зовёт отчаянно.