Во-вторых, «субъектом» в другом значении называют любое частное лицо или сообщество, оказывающее определенное воздействие на объект – все то, к чему люди могут проявлять какой-либо интерес. Именно в этом значении слово «субъект» употребляется, когда говорят о субъектах конфликта, субъектах права, субъектах преступления и т.п. Субъект преступления – тот, кто совершает преступление, субъект конфликта – тот, кто непосредственно конфликтует. В этом смысле понятие «субъекты еврейского вопроса» тождественно понятию «стороны конфликта в еврейском вопросе». Но у всякого конфликта помимо его субъектов (сторон) имеются еще и объекты конфликта – все то, из-за чего происходит конфликт, они же, как правило, являются и причинами конфликта.
Само слово «объект» означает предмет, т.е. все то, что так или иначе находится под воздействием субъекта или на что может быть направлено его внимание. Когда о предмете высказывается суждение, тогда в этом случае объект становится отчасти тождественен субъекту в первом значении, т.е. становится подлежащим суждения: «еврейский вопрос» в вышеприведенном примере есть объект нашего внимания, предмет обсуждения и субъект (подлежащее) данного суждения. Но и в этом смысле субъект-подлежащее и объект рассмотрения не одно и то же. Субъект-подлежащее, так же как и предикат-сказуемое, суть не сами предметы, а понятия о предметах – это отличие очень существенно, его всегда следует помнить. Это видно даже из самой этимологии слов: субъект субъективен (суть наше представление), объект объективен (т.е. существует независимо от наших представлений). Всякое же понятие выражает не что иное, как только то, что мы думаем (понимаем) о предмете. Мы здесь не будем рассматривать крайне субъективистские теории типа солипсизма, которые вообще отрицают существования объектов, опровергать их невозможно, ибо опровергнуть что-либо можно апелляцией к объективности или к очевидности, однако неопровержимость еще не означает истинность и доказанность. Неопровержимость означает всего лишь отсутствие достаточного основания для утверждения противоположного тезиса. Так, например, когда китайскому философу Чжуан-Цзы (IV век до н. э.) приснился сон, будто он бабочка, порхающая среди цветов, проснувшись, он предположил, может, он и вправду бабочка, которой снится, будто она китайский философ, и его ученики не нашли аргументов опровергнуть сие предположение учителя. У нас нет достаточного основания утверждать, что все, что мы видим, нам не снится или кажется, мы не можем со 100% уверенностью утверждать, что не живем в мире виртуальной реальности, в каком, например, жили герои фильма «Матрица» и многое, многое другое. В принципе, у любого, даже самого абсурдного высказывания, есть какой-то шанс оказаться истинным, так как, насколько бы глубоко мы ни изучали объективный мир, мы никогда не можем сказать, что знаем его полностью. Такие «неопознанные объекты» в философии называются вещами в себе. Вещь в себе, конечно, не подлежит никакому определению, а следовательно, не может быть понятием в суждениях. Мы же оставим для вещей в себе свою гипотетическую нишу, и будем изучать объективную реальность в тех границах, в каких она на сегодняшний день нашла отражение в нашем сознании, иными словами, мы будем оперировать не с объектами, не с вещами в себе, а с понятиями, т.е. нашими представлениями о вещах.
Нередко приходится слышать от людей, даже весьма образованных и авторитетных, довольно-таки типичные, но тем не менее совершенно абсурдные, сентенции, типа: «это явление настолько сложное, что ему невозможно дать полного или ясного определения». Эти люди забывают, что явлениям определения не дают, ибо все явления по сути своей сложные, и вряд ли представляется возможность когда-либо поставить точку (предел) в познании их природы. Поэтому, если ты ничего не можешь сказать по тому или иному вопросу, не имеешь своего мнения или хотя бы предположения о конкретном предмете, то лучше помолчи, или скажи честно: «Я не знаю, что это такое», но нет, гордыня всезнающего ума даже свое непонимание стремится зачислить себе в заслугу. Так, например, Шафаревич, хотя, конечно, поступает так далеко не только один он, в своей новой книге «Трехтысячелетняя загадка. История еврейства из перспективы современной России» «умывает руки» от труда определить, что такое еврейство, ссылаясь на якобы принципиальную неосуществимость сей задачи: «Хотя вопрос, сам по себе, не новый – об этом много писали, в том числе и еврейские авторы: что такое еврейство? – нация, религия или некий «дух еврейства»? Как оказалось, вопрос этот очень тонкий и я не собираюсь предложить на него свой ответ – лишь суммировать некоторые наблюдения, вытекающие из предшествующего исторического обзора». В отличие от Шафаревича, мы считаем сей вопрос не «тонким» и не «толстым», а просто некорректным, или, я бы сказал, умышленно поставленным в некорректной форме, чтобы уйти от необходимости отвечать на правильно поставленный вопрос: что я называю «еврейством»? Мало того, что шафаревичевский вопрос спрашивает не о содержании понятия «еврейства», а о некоем будто бы объективном явлении «еврейства», которое либо существует на самом деле, либо нет – кто знает? Если даже оно и объективное явление (вещь в себе), то явление чисто психическое, возникающее в тех же самых умах, которые и ставят вопрос «что такое еврейство?», и, кроме как в них, больше, по сути дела, сего явления нигде не наблюдается – уже получаем круг в определении. Но кроме того, сей некорректный объект определяется также и через неопределенные и неясные предикаты, такие как: «нация», «религия», «дух еврейства» и т.п., которые, как мы покажем ниже, также требуют четкого разъяснения. Но и сами предикаты представляют собой не явления, а понятия, отвлеченные категории, которые выводятся, абстрагируются из исследуемых явлений, а не наоборот. Нельзя существование втискивать в прокрустово ложе сущностей (понятий). Это все равно, что поставить такой вопрос: «Что такое Шафаревич? – хороший человек, плохой, молодой или старый, здоровый или больной, богатый или бедный»? Само собой разумеется, что каждый человек может быть и таким, и сяким, в чем-то хорошим, а в чем-то плохим, вчера быть здоровым, а сегодня больным или наоборот. Также и евреи (имеются в виду конкретные индивиды, называемые этим именем, включая и тех, кто называет себя таковыми по ошибке или по неведению), могут быть религиозными и не-религиозными, принадлежать определенной нации или считать себя космополитами, и уж конечно, обладать самыми разными характерами, а не только одним лишь «еврейским духом», или разве они не люди? Однако если уж мы употребляем такой термин, как «еврейский дух», здесь таки необходимо дать ему растолкование и указать, какие конкретно особенности отличают «еврейский дух» от «не-еврейского». Далее Шафаревич пишет о различных качествах еврейства: о его единстве при разбросанности, о его энергии и живучести и т.д. Но получается, что все эти предикаты остаются без субъекта, т.е. неизвестно, о каком именно предмете высказываются сии суждения, по сути дела здесь предмета суждения нет, ибо им выступает нечто неопределенное, что условно называется еврейством, кто его знает, что, может, какой-то вид живых существ, может, какие-то человеческие предрассудки, что обладают «живучестью», понимай, как хочешь (живучестью, например, обладает клоп, которого вполне в данном контексте можно причислить к еврейству, ибо никаких отличий понятия «еврейства» от клопа нам в определении так и не было дано), а может и вообще имеется в виду какой-то фантазм, ничего общего не имеющий с реальностью, ведь суждения можно образовывать не только о том, что существует, но также и о том, чего не существует.