— У нас столько свободного времени редко бывает, — махнул я рукой. — Почему бы нам и не поговорить?
Немного помолчав, я спросил:
— Друга себе в роте уже нашли?
— А я со всеми в хороших отношениях, — ответил солдат.
— Но ведь друг — это не все.
Немного подумав, Лайош ответил:
— Для дружбы срок маловат. Если люди вместе поболтали или выпили по кружке пива, это еще не дружба. Для дружбы нужно больше. Друг — это когда только от него исходит что-то такое… Я ближе всего познакомился, например, с Юхасом. Мы с ним вроде бы неплохо понимаем друг друга. Оба любим труд и не будем перекладывать самую тяжелую работу друг на друга.
— Это хорошо, — похвалил я солдата.
— Конечно, — продолжал Домбради. — Я вот смотрю и думаю, каким странным иногда бывает человек. Как-то Шевелла работал в паре с Сиксаи. Шевелла подметал помещение, а Сиксаи только наблюдал за ним. Ему велели сходить за водой. Он принес одно ведро, потом покрутился да и был таков. Пришлось Шевелле одному мыть пол в коридоре.
— А почему вы не сказали дежурному по роте о том, что Сиксаи отлынивал от работы? — не выдержал и задал вопрос я.
— Чем выдавать человека и жаловаться на него за каждую мелочь, лучше самому все сделать… — Солдат махнул рукой. — А то еще скажут: мол, перед командиром выслуживаешься.
— И вы ничего не сказали? — спросил я.
— Нет, конечно. Но я как Шевелла не поступил бы.
— А как же?
— Поддал бы как следует этому Сиксаи, это лучше действует, чем слова.
— Но на самосуд вы не имеете никакого права.
— У Сиксаи тоже не было никакого права увиливать от работы. — Солдат хитро улыбнулся и добавил: — Об этом все равно никто бы не узнал, и сам Сиксаи не стал бы рассказывать: нечем хвастаться.
Раздался звонок, и мы направились в зал заседаний. Я с улыбкой погрозил солдату пальцем:
— У вас, Домбради, только тело в армии, а душа ваша все еще дома находится.
— Со временем и она сюда придет.
— Пусть поскорее приходит, не все же ей дома сидеть.
— Это не страшно, — серьезным тоном произнес он. — Я и без ней исправно все свои обязанности выполняю. Если есть работа, я только о ней и думаю, а сейчас вот и поговорить можно.
Мы уселись на свои места. На трибуну вышел новый оратор, но я его, как ни старался быть внимательным, почти не слышал: сидел и думал о том, что мне только что рассказал Домбради.
Кто знает, подумал я, быть может, нам не скоро удастся поговорить так откровенно. А как было бы хорошо, если бы командир почаще мог вот так, запросто, сесть с солдатом рядом, за один стол, и поговорить. Тогда мы, командиры, часто поступали бы совсем не так, как сейчас. Очень важно уметь выслушивать откровенное мнение солдата.
Вот Домбради сказал, что ему жаль Никоша. До этого разговора я считал, что принятое мной решение было единственно правильным. А теперь солдат своим замечанием несколько поколебал мою убежденность, и я уже не уверен в том, следовало ли мне так вот, скоропалительно, откомандировывать ефрейтора Никоша за его, собственно, первый, хотя и серьезный, проступок.
Выступления следующих ораторов я слушал тоже не очень внимательно: все размышлял над словами Домбради. Мне очень понравился этот откровенный и честный солдат, и я был от души рад, что он попал именно ко мне в роту, где имелось и несколько так называемых «трудных парней».
КАК САБОЛЬЧСКАЯ ЗЕМЛЯ
Однажды, когда я стоял и разговаривал с лейтенантом Йожефом Венделем, командиром одного из взводов, к нам прямо-таки подбежал ефрейтор Бене. Лицо красное от быстрого бега и, как потом выяснилось, от гнева. Он был так разъярен, что не говорил, а почти рычал. Можно было разобрать лишь обрывки фраз:
— Это уж чересчур!.. Как только таких в армию призывают!..
— Вы сначала отдышитесь, — остановил ефрейтора лейтенант Вендель. — В таком взволнованном состоянии не стоит высказывать мнение о подчиненном: легко ошибиться можно.
Ефрейтор замолчал, но по его лицу было заметно, что в душе у него все еще бушуют страсти. Я не стал ничего говорить, решив, что молодой офицер сам осадит его.
Прошло не менее двух минут, и Вендель сказал:
— Ну, товарищ Бене, теперь попробуйте спокойно доложить, что там у вас произошло.
К ефрейтору вернулось утихшее было раздражение, и он начал говорить в повышенном тоне, но лейтенант жестом остановил его.
Командир отделения снова замолчал, а потом продолжал уже более спокойно:
— Товарищ лейтенант, докладываю, что я никак не могу справиться с рядовым Сабо. Он мне все нервы истрепал…