Выбрать главу
Я не умру. И разве может быть, Чтоб — без меня — в ликующем пространстве Земля чертила огненную нить Бессмысленною, радостного странствия. Не может быть, чтоб — без меня — земля, Катясь в мирах, цвела и отцветала, Чтоб без меня шумели тополя, Чтоб снег кружился, а меня не стало!..

В 1927 году с Довидом Кнутом случилось, как говорил он, «счастливое происшествие». Он был сбит с ног автомобилем, получил сильное повреждение черепного покрова, пролежал месяц в больнице. За этот «аксидан» ему выплатили большое вознаграждение, что дало ему возможность бросить службу и открыть ателье для раскраски материй. Сидеть в бюро, являться утром в точно назначенное время — всегда было для Довида Кнута невыносимо.

Умер он в начале 1955 года от мучительной опухоли в мозгу, по всей вероятности вызванной той самой автомобильной катастрофой.

Лучшая книга стихов Довида Кнута — «Парижские ночи», вышедшая в 1932 году. В ней Д. Кнут достигает сосредоточенности и глубины чувства и смотрит на мир, умудренный опытом жизни и всеми испытаниями, через которые ему пришлось пройти в погоне за любовью, за «счастьем»:

Ты вновь со мной — и не было разлуки, О, милый призрак радости моей. Ты вновь со мной — твои глаза и руки (Они умнее стали и грустней) Они умнее стали — годы, годы… Они грустнее, с каждым днем грустней: О, сладкий воздух горестной свободы, О, мир, где с каждым часом холодней…

В этой книге помещено также ставшее в свое время знаменитым стихотворение Д. Кнута «Я помню тусклый кишиневский вечер» — вероятно, одно из лучших стихотворений, написанных эмигрантскими молодыми поэтами:

…Пред ними — за печальным черным грузом Шла женщина, и в пыльном полумраке Не видно было нам ее лицо. Но как прекрасен был высокий голос! Под стук шагов, под слабое шуршанье Опавших листьев, мусора, под кашель Лилась еще неслыханная песнь. В ней были слезы сладкого смиренья, И преданность предвечной воле Божьей, В ней был восторг покорности и страха… О, как прекрасен был высокий голос!..

Довид Кнут всегда держался в стороне от всяких литературных споров, не любил вражды и зависти, никогда не принимал участия в литературных интригах.

Но он был непримирим — как мы видим из его стихов — к низости и пошлости жизни, к жестокости по отношению к слабым, к бессмыслице и безысходности, создаваемыми и роком, и людьми, а в философском плане не мог принять необходимость умереть.

Во время оккупации Довид Кнут и его вторая жена, урожденная Скрябина Ариадна Александровна, дочь известного композитора, приняли деятельное участие в Сопротивлении.

Ариадна Александровна попала в руки немцев и была расстреляна ими на месте, а Довид Кнут до конца продолжал борьбу, о чем рассказал впоследствии в книге, выпущенной им после освобождения Франции.

В последние годы после войны он жил в Израиле, где писал на еврейском и на русском языках стихи.

Но хотя с ивритом, т. е. с древнееврейским языком, он был знаком с детства, русский язык все же оставался для него «языком его поэзии», русские стихи лучше удавались ему. Вспомним хотя бы его цикл стихов, посвященных палестинским мотивам и опубликованных в последнем сборнике поэта «Избранные стихи».

Живя в Израиле, Довид Кнут потерял связь со своими читателями в Париже и в других центрах эмигрантского рассеяния. О смерти его узнали с опозданием.

Поэзия Довида Кнута, тем не менее, заняла свое место в истории зарубежной поэзии довоенного периода, а по имеющимся у меня данным, некоторые его книги и отдельные стихи дошли до советских любителей поэзии и литературоведов.

1970 г.

ВТОРАЯ КНИГА СТИХОВ (Париж, 1929)

«Я не умру. И разве может быть…»

Я не умру. И разве может быть, Чтоб — без меня — в ликующем пространстве Земля чертила огненную нить Бессмысленного, радостного странствия.
Не может быть, чтоб — без меня — земля, Катясь в мирах, цвела и отцветала, Чтоб без меня шумели тополя, Чтоб снег кружился, а меня — не стало!
Не может быть. Я утверждаю: нет. Я буду жить, тугой, упрямолобый, И в страшный час, в опустошенном сне, Я оттолкну руками крышку гроба.