- О какой чужой боли речь, госпожа Штольц-Бах? - раздался из-за ширмы слабый и сиплый голос.
- О вашей, магистр Фойербах, - вздохнула я, решив не скрывать правду. - Робин не умеет рассеивать боль или переводить на предмет. Нас вообще еще не учили обезболивать. Помог, как мог.
- Спасибо, что сказали.
- Мы старались не шуметь. Простите, что разбудили, - покаялась я.
- Не берите в голову, - в голосе мужчины сквозила усталость. - Это все мелочи. Отдыхайте. Доброй ночи.
- Спокойной ночи, - ответила я и задумалась о том, как трудно будет магистру, ненавидящему оборотней, быть обязанным жизнью одному из них.
Глава 21
В воскресенье магистр Донарт выписал меня еще до завтрака и сопровождал в большой зал. Я изображала бодрость, но последнюю треть пути эта симуляция давалась мне тяжело.
- Другие преподаватели, разумеется, знают, что произошло. Не переживайте из-за сочинения по литературе и других столь же объемных заданий, - замедлив шаг вместе со мной, утешил магистр Донарт. - Вас и господина Штальцана освободили от их выполнения.
- Это хорошая новость, - с трудом представляя, как пытаюсь не спать над книгами, кивнула я.
- После обеда с вами поговорит следователь. Вчера вы были слишком слабы, я не разрешил.
- Но я же знаю о случившемся только с ваших слов. Какой смысл меня расспрашивать?
- Протокол, формальность, не более, - успокоил декан целителей. - У меня для вас поручение.
- Какое?
- Вы заметили повязку господина Штальцана. Он травмировал еще не полностью зажившее плечо в ту ночь. Не вывихнул, к счастью. Но ему нужно поберечься хотя бы дня три, а он обязательно захочет за вами поухаживать.
- Я тоже буду беречь его плечо, - с улыбкой пообещала я.
- Рад, что вы понимаете.
Тусклая и истощенная аура Робина слабо засияла золотом и рубинами, когда он меня увидел. Магистр Донарт заверял, что Робина не ранили в бою, но аура говорила об обратном. Полнолуние, как и в прошлом месяце, оставило на ауре четкий след ранения, похожий на ожог. После многократных проработок описанных в книге упражнений я отчетливо видела его справа на груди, как и механическую травму левого плеча.
Расспрашивать Робина ни о чем не стала. Он выглядел больным, ничего не ел, только пил молоко. И мне казалось, нас обоих на фоне здоровых и любопытных юмнетов можно было принять за зомби. Вполне в духе приближающегося Хэллоуина.
Я честно пыталась учиться, Робин тоже, но освобождение от больших домашних заданий было лучше любой медали. Сосредоточиться не получалось ни на чем, и в каких-то десять утра Луиза командирским тоном отослала Робина спать, а меня отвела в комнату.
- Надо чтобы вы к понедельнику хоть немного в себя пришли, а то хвостов наберете. Разбужу перед обедом, а за ним Кевин зайдет. Спи давай! - велела Луиза и вышла.
После обеда я познакомилась с отцом Робина. Сразу было видно, что они близкие родственники. Рихарда Штальцана, такого же высокого и темноволосого, как и сын, отличала хищная грациозность движений, ощутимая физическая сила и явная мощь дара. Он был красивым мужчиной, и более выраженная, чем у Робина, горбинка на носу никак не портила его внешность.
Забавно, но только познакомившись со старшим Штальцаном, я поняла, что оба поразительно походили на Тьотта. Я бы не удивилась даже, если бы узнала, что знакомый по снам оборотень древности их предок.
Но в тот день меня впечатлило не внешнее сходство, а общность аур отца и сына. Древнее золото, рубиновые росчерки и руны, болезненная истощенность, явная измотанность и ожог. У обоих. В одном и том же месте.
Это совпадение меня пугало до дрожи. С трудом заставляла себя не смотреть на яркие отметины во время беседы с отцом Робина, которую никак не получалось назвать допросом свидетеля. Уж очень доброжелательный тон у нее был, и о магистре Фойербахе и ночных событиях мы говорили немного. Разговор, к которому почти сразу присоединился Робин, быстро ушел в русло учебы, школы, успехов на занятиях. Мы сидели на небольшой террасе, откуда открывался прекрасный вид на оранжереи и пастбища, воздух пах золотой осенью, рядом ронял пестрые листья клен. Обстановка как бы предполагала неформальный разговор и в какой-то степени подталкивала к нему.
Отец Робина улыбался чудесно знакомой улыбкой, в речи то и дело появлялись такие же, как у сына, интонации. Интересный опыт общения, жаль, недолгого. Старший Штальцан спустился в Юмну по работе, должен был еще искать улики и поговорить с магистром Фойербахом, но не забыл и предостеречь сына.
- Пожалуйста, не заглядывай в оранжереи, в которых не назначают занятия. Знаю, что ты хотел бы найти, но оранжереи теперь стали местом преступления со всеми вытекающими последствиями. Это во-первых. А во-вторых, они не заброшенные. Битые стекла — мороки, - глядя в глаза Робину, подчеркнул следователь.