Робин чувствовал себя отвратительно, хоть и старался это скрывать. В основном ради сестры, сиявшей от радости и не знавшей о подлости Свена. Но Робина выдавали бледность, бережливость движений и скупость речи. Даже с родными ему было тяжело общаться, поэтому они довольно быстро попрощались.
Большому залу к ужину вернули прежний вид, но торжественные полотна и особый десерт превращали обычную трапезу в продолжение праздника. Робин ел мало и сердечно поблагодарил за то, что я раздобыла для него молоко. Рядом Луиза делала первые наброски статьи, Кора сочиняла вопросы для интервью. В зале было шумно, многие обсуждали завтрашнюю вылазку, на которую в этот раз выходило в два раза больше юмнетов, чем обычно.
- Ты понимаешь, что нам нужно будет поговорить? - тихо спросила я Робина. - Я не хочу выискивать по книгам, о какой подсудной активации шла речь.
Он тяжело вздохнул:
- Не ищи ничего, пожалуйста. Я расскажу, но завтра. Сегодня только одно желание — лечь и не шевелиться.
Я взяла его за руку:
- Понимаю.
Он хмыкнул:
- Это вряд ли.
Прозвучало резко и напряженно. Робин явно посчитал мои слова нелепой, а оттого раздражающей попыткой утешить. Он даже немного отодвинулся. Откуда же ему было знать, что именно в моем случае это неверная оценка?
- Я чувствую, как тебе больно, потому что я ясновидящая, Робин. Я очень ярко чувствую твою боль, - прошептала я ему на ухо и поцеловала в щеку.
Он вздохнул, попросил прощения.
- Не надо, - я качнула головой. - Сама знаю, как утомляет формальное сочувствие тех, кто никогда не сталкивался с ситуацией, но «понимает». Наслушалась.
- Из-за семьи? - осторожно уточнил он.
Я кивнула:
- Да. Эта тема всегда дает другим много возможностей показать, какие они сострадательные. На словах, - я хмыкнула и попросила: - Давай не будем об этом?
Робин молча обнял меня, и до самого прощания у дверей общежития я с нежностью отмечала, что он наслаждался каждой проведенной вместе минутой. Так же, как и я.
Глава 25
Во время завтрака галдели больше обычного, потому что в этот раз целая половина потока отправлялась на поверхность. Зато потом в школе стало удивительно тихо. Мы с Робином одолжили плед и ушли вниз к пастбищам. Мягко сияло искусственное солнышко, и в замке сидеть не хотелось. А еще на природе нам никто не помешал бы и не подслушал беседу.
Эта часть угодий была построена террасами, почву укрепляли уложенные дугами каменные стены. На одной из них мы и расположились в тени изрядно облысевшего клена. Робин не решался начать, говорил на другие темы, явно тянул время. Конечно, он знал, что так не облегчает себе задачу, но к нормальным объяснениям подобраться не мог.
- Чем дольше ты тянешь, тем больше я волнуюсь, - намекнула я.
Он зажмурился, сделал глубокий вдох и выпалил:
- Я оборотень. Такие, как я, признаны опасными. Поэтому мне под кожу вживили артефакт. С кодом. Как у собак чипы.
- Какое варварство! - возмущенно воскликнула я.
Робин улыбнулся и вздохнул с явным облегчением, таким сильным, что меня захлестнуло его эмоциями. Они были красивыми в отличие от обрывка мысли, который я тоже услышала.
- Ты правда боялся, что после этого между нами все будет кончено? - оторопело пролепетала я, подавшись вперед и заглядывая в карие глаза.
Он неловко усмехнулся:
- Твое ясновидение — опасная штука. Не знал, что ты так чувствовать можешь.
- Ты уходишь от ответа.
Он замялся, поерзал.
- Ты ни разу не замечала, что все преподаватели меня называют юношей, юмнетом, артефактором или по фамилии? Никто ни разу не назвал меня молодым человеком. Потому что по закону я не человек. Я и такие, как я, - животные. По закону. И артефакт под кожей только подтверждает статус.
Я ошеломленно молчала, растеряв все слова.
- Подавляющее большинство на твоем месте прекращает отношения, и за это нельзя винить. Это естественно...
- Единственное, что нужно прекратить, - действие этих паршивых законов! - перебила я. - Я люблю тебя! И мне все равно, что там правительственные подонки, подобные Свену с Тобиасом, понаписали!
Робин стиснул меня в объятиях и надолго замер в этой позе. А меня затопило его счастьем, чистым, ярким, восхитительно сияющим родным золотом.
- Я люблю тебя, Лина, - спустя несколько минут Робин посмотрел мне в глаза. - Люблю.
Нежный поцелуй пах кофе и шоколадом, грел сердце теплом осени и сводил с ума страстностью. Мне казалось, наше общее счастье и признания каким-то образом изменяют не только нас самих, но и наши дары, наши ауры. Очень приятное ощущение, пьянящее и воодушевляющее.
Тем болезненней стала правда об этих артефактах.