- Это приятные новости, - сипло согласилась я, не решаясь поднять на директора заплаканное лицо.
- Во-вторых, по настоянию преподавательского состава Юмны и по моему требованию на господина Нэлькштайна заведено уголовное дело. Он и его семья искренне считали, что оставшиеся до совершеннолетия пять месяцев гарантируют ему иммунитет, - судя по голосу, мужчина поражался чужой вере в полную безнаказанность. - Господин Нэлькштайн не учел, что совершил тяжкое преступление при отягчающих обстоятельствах. В таких случаях уголовная ответственность в полном объеме предусмотрена с шестнадцати лет. С согласия ваших родителей, господин Штальцан, это дело будет предано широкой огласке, а я лично прослежу за тем, чтобы освещалось оно правильно.
- Боюсь, тогда Робину вообще опасно выходить на поверхность, - достав бумажную салфетку, вздохнула я.
- Не переживайте, - улыбнулся господин Йонтах. - Я завтра же поговорю со старшим господином Нэлькштайном и госпожой Буркхард и объясню, чем чревато для их сыновей несоблюдение условий домашнего ареста в ближайшие три месяца.
- А гимназия? - удивился Робин.
- Отчисленные господа не сдали математику. Даже на семьдесят процентов, - пожал плечами директор. - Так что никакой гимназии. Даже за взятки.
Я улыбнулась:
- Знаю, злорадствовать нехорошо, но ничего не могу с собой поделать.
- Я вас не осуждаю, - вздохнул господин Йонтах. - Эти господа не только вам нервы потрепали. Постарайтесь больше ничего не поджигать, хорошо?
Я промокнула слезы и кивнула.
- Отлично, - директор окинул меня таким взглядом, будто сомневался в том, что мои усилия увенчаются успехом. - Есть еще кое-что, что я хотел уточнить у вас, господин Штальцан. Госпожа Фельд заверила меня, вашего декана и магистра Донарта, что обезболивающим вы по необходимости будете обеспечивать себя сами. Вы лучше знаете индивидуальную дозировку и сроки применения.
Робин помрачнел, стиснул зубы и сильно сжал мою руку. Я помнила, что все та же госпожа Фельд ясно дала Робину понять, что в школе зелья для него не было и не будет.
- Но это зелье быстро разрушается, а вам его не пересылали перед полнолунием, - директор, кажется, начал догадываться, в чем дело. Фразы стали сухими, отрывистыми. - В этот раз я знаю точно. Почту контролировали с начала расследования. Ваш отец тоже ничего с собой не проносил. Опять же из-за контроля мне это известно.
- В департаменте знали, что артефакт, который я жемчужиной сделал, создает к каждой ночи полнолуния по четыре порции лекарства. В результате родителям в аптеке зелье больше не продают. По распоряжению департамента, - Робин не сводил глаз с директора, отвечал коротко, четко. - Купить на черном рынке они, понятное дело, не могут. Жемчужина оказалась бракованной, и пузырек работает не так, как я хотел. Если отлить из него зелье, оно разрушается за два часа. Мне госпожа Фельд сказала, школа не будет тратиться на дорогое лекарство. Это не заложено в бюджет.
- Господи... какой кошмар, - выдохнул побледневший мужчина. - Это моя вина. Нужно было с вами раньше поговорить, раньше спросить... Не беспокойтесь, к следующему полнолунию лекарство в школе будет. Столько, сколько нужно. Простите, я не знал, что госпожа Фельд нас всех... ввела в заблуждение.
Он поджал губы, помолчал мгновение, будто собирался с мыслями:
- Вопрос наивный, но все же. Записи разговора с ней у вас нет? Может, при этой беседе присутствовали родители? Или еще кто-нибудь? - директор бросил на меня короткий взгляд.
- К сожалению, нет. Это было в сфере, когда госпожа Фельд обыскивала мои вещи. Мы были одни, - скупо ответил Робин.
- Ясно. Ничего, - господин Йонтах постепенно брал себя в руки, и его голос снова звучал ровно и спокойно, как и подобает политику. - Теперь мы прояснили этот вопрос. Зелье будет, об этом не волнуйтесь. Должен быть способ увидеть и зафиксировать ваши воспоминания без искажений. Я поговорю с магистром Клиомом, он лучше меня разбирается в артефактах. Уверен, он найдет выход.
- Вы тоже считаете ее действия бесчеловечными? - спросила я, озвучив обрывок подслушанной мысли.
Директор жестко заверил:
- И это очень слабое определение. Два полнолуния, шесть ночей... Это шесть оснований открыть уголовные дела! Я не собираюсь это так оставлять! Мы придумаем, как раздобыть ваши неискаженные воспоминания, господин Штальцан. Обязательно. Но прошу вас, поменьше думайте о том разговоре. Как только будете его вспоминать — отвлекайтесь на что-нибудь. Иначе воспоминания могут подправиться и станут непригодны для суда. Постараетесь?