Главный вид страдания, имеющий наиболее очевидный нравственный смысл, суть укоры совести. Но для наступления этого страдания нужно, чтобы "пришел срок". Если же срок пробуждения совести злодея еще не наступил, то за его вину страдают, как за свою собственную, более чуткие люди, сознавая общую нашу ответственность за возникновение зла вообще, и тем ускоряют приближение покаяния менее чутких людей*(1).
Старец Зосима в "Братьях Карамазовых" Ф.М. Достоевского говорит: "Был бы я сам праведен, может, и преступника, стоящего передо мной, не было бы. Если возможешь принять на себя преступление стоящего перед тобою и судимого сердцем твоим преступника, то немедленно прими и пострадай за него сам, его же без укора отпусти. И даже бы если самый закон поставил тебя его судиею, то сколь лишь возможно будет тебе, сотвори и тогда в духе сем, ибо уйдет и осудит себя сам еще горше суда твоего. Если же отойдет с целованием твоим бесчувственный и смеясь над тобою же, то не соблазняйся и сам: значит, срок его еще не пришел, но придет в свое время; а не придет, все равно: не он, так другой за него познает и пострадает, и осудит, и обвинит себя сам, и правда будет восполнена. Верь сему, несомненно верь, ибо в сем самом и лежит все упование и вся вера святых".
Укоры совести крайне редкие гости в сознании особо опасных убийц. Мой многолетний опыт их изучения убедительно свидетельствует о том, что для подавляющего большинства таких преступников "срок не приходит" никогда и они не "осудят себя сами еще горше суда твоего". Надежда же на то, что "другой за него познает и пострадает, и осудит, и обвинит себя сам, и правда будет восполнена", вообще ни на чем не основана и представляет собой не более чем прекраснодушие и даже наивность. Вообще Достоевский, хотя и побывал на каторге, а поэтому должен был хорошо знать преступников, тем не менее относился к ним как-то очень трепетно, невзирая на то, что именно совершил тот или иной человек. В "Дневнике писателя" он утверждал, что "ни один из них не миновал долгого душевного страдания внутри себя, самого очищающего и укрепляющего".
Я всегда считал, что криминология относится к числу тех наук, которые не могут развиваться, а следовательно, и просто существовать без убедительного эмпирического материала. Поэтому в настоящей книге я использовал обширную эмпирическую информацию о личности особо опасных убийц, которая получена мною или под моим научным руководством в исправительных учреждениях и при изучении уголовных дел.
С помощью социологических (анкетирование, интервью) и психологических методик (тесты, клинические беседы) я обследовал насильственных преступников в исправительных колониях во всех регионах бывшего СССР, в последние годы — в исправительных учреждениях (в том числе для осужденных пожизненно) центральной части России. По методике, разработанной совместно с кандидатом юридических наук М.И. Могачевым, изучено около 600 уголовных дел по обвинению по ст. 102 УК РСФСР в архиве Московского городского суда.
В Государственном научном центре социальной и судебной психиатрии им. В.П. Сербского я проработал в качестве ведущего научного сотрудника почти 16 лет. За эти годы мною изучены сотни убийц, принадлежащих к разным типам. Материалы и выводы о них изложены в различных статьях и книгах, частично они использованы в этой работе.
В разные годы мною проводились эмпирические исследования личности серийных сексуальных убийц (в конце 90-х гг. прошлого века, всего 104 человека) и террористов (в 2005–2007 гг., всего 126 человек). Соответствующая информация частично отражена в данной книге.
Глава I. Проблемы особо опасного преступника в науке
1. Прирожденный преступник как особо опасный
Во все времена в общественном сознании существовал архетип прирожденного преступника, т. е. человека, которого сама природа наделила особыми наклонностями к преступлению и неотвратимостью их совершения. Это некий глобальный злодей, могучая злая сила, не останавливающаяся ни перед чем. Для создания такого образа особенно постаралась христианская церковь, сделав его делом рук сатаны (дьявола). Поэтому многие из них нашли свой конец на кострах инквизиции. Абсолютные злодеи нашли свое место в ранней европейской художественной литературе, в том числе в готическом жанре. Правда, со временем в этой литературе сатана превратился в бунтаря, который протестует против косности жизни, а М.Ю. Лермонтов превратил его в романтического героя.