Помнит он и то, как сжигали изображения Франциска Ассизского, как убирали из рождественских вертепов осла, овец, собак и верблюдов, как разрушали скульптурные изображения морских львов в Мар-дель-Плате.
Поспать сегодня не получится. Нужно пораньше приехать на работу, чтобы принять на комбинате делегацию членов Церкви Самопожертвования. А ведь их с каждым днем все больше становится, думает он. Когда приезжают эти сумасшедшие, привычный спокойный ритм работы комбината нарушается. А еще на этой неделе нужно съездить в охотничье хозяйство и в Лабораторию. Очень уж далеко приходится выбираться. Эти долгие поездки изрядно усложняют ему жизнь в последнее время. Но ничего не поделаешь, работать надо, и работать хорошо. В последнее время ему никак не удается по-настоящему сосредоточиться на работе. Криг пока ничего не говорит, но Маркос и сам понимает, что работать так же эффективно, как раньше, у него не получается.
Он закрывает глаза и пытается посчитать вдохи и выдохи. Почувствовав неожиданное прикосновение, он подскакивает на месте. Ну да, конечно, это же она. Он вздыхает, успокаивается и смотрит, как она забирается в кресло. Опять этот аромат — дикий и полный радости. Обнимая ее, он произносит: «Привет, Жасмин». Ну конечно, проснувшись, он сам отвязал ее.
Снова включается телевизор. Эти меняющиеся картинки ей нравятся. Поначалу она боялась даже подойти к телевизору, а несколько раз даже пыталась разбить его. Звук казался ей невыносимым, изображение раздражало. Но шли дни, и она уяснила, что эта штука не может сделать ей больно, что все, что происходит за этим стеклянным экраном, не может ворваться в ее жизнь. Осознав это, она стала страстной поклонницей телевещания. Ей все было интересно. Самые обычные вещи поражали ее. Вот вода льется из крана, вот новая еда — такая вкусная и такая непохожая на привычный ей сухой корм. А какое чудо — музыка, доносящаяся из радиоприемника! А душ в ванной комнате, а мебель, а возможность свободно ходить по дому, когда он рядом и присматривает за ней.
Ей нравится ходить в длинной рубашке. Вообще, приучить ее к одежде оказалось нелегким делом. Она рвала платья, срывала их с себя, мочилась на них. А он и не думал на нее сердиться. Ему нравилось, что у нее есть характер, что она умеет быть непокорной и упрямой. Со временем она поняла, что одежда укрывает ее, что она в каком-то смысле ее защищает. Потом она научилась одеваться самостоятельно.
Она смотрит на него и показывает пальцем на телевизор. Она смеется, и он смеется вместе с нею, сам не зная над чем и почему. Какая разница, думает он и снова обнимает ее. Говорить и издавать звуки она не может, но ее улыбка отдается восхитительной вибрацией во всем его теле. Эта улыбка, этот безмолвный смех — они так заразительны!
Он ласково гладит ее по животу. Она беременна. Восьмой месяц.
2
Пора идти, но не выпить мате с Жасмин он не может. Газ уже зажжен, вода кипит. Познакомить ее с огнем, с тем, как его можно использовать и какие опасности скрыты в нем, — на это у него ушло немало сил и времени. Поначалу всякий раз, когда он зажигал конфорку, она в ужасе убегала в другой конец дома. Потом страх прошел, и она стала подолгу смотреть на огонь, как зачарованная. В какой-то период ей очень хотелось потрогать это что-то — голубое, почти белое и иногда даже желтое, что-то танцующее, почти живое. Она прикасалась к огню, обжигалась и от боли отдергивала руку. Потом она лизала обожженные пальцы и некоторое время старалась держаться от плиты подальше. Ну а потом — потом все повторялось вновь и вновь. Постепенно огонь стал одной из привычных составляющих ее новой реальности.
Он допивает мате, целует ее и, как всегда, когда ему нужно уехать из дома, провожает ее в запирающуюся снаружи комнату. Входную дверь он тоже запирает на замок и садится в машину. Он знает, что она будет спокойно сидеть, смотреть телевизор, спать, рисовать оставленными ей карандашами, есть приготовленную им еду, листать книги, в которых не понимает ни слова. Он бы и рад научить ее читать, но какой в этом смысл, если говорить она все равно не сможет, равно как никогда не сможет влиться в общество, которое способно воспринимать ее только как продовольственный продукт? Отметина на ее лбу, это огромное, несмываемое пятно, однозначно воспринимаемое клеймо, заставляет его держать ее дома под замком.