— Вот и заездили! — буркнул Степан и оглянулся на Саньку: не любил, чтобы его домашние разговоры слушали посторонние.
Но Санька сидел на тумбе и посматривал в ту сторону, куда ушли Кузьма с Женькой. Степан свистнул. Санька встрепенулся и вскочил с тумбы.
— Пошли! — коротко сказал Степан.
— Теперь не догнать! — с укором посмотрел на него Санька. — И народу на тех улицах..
— Домой пошли, — прервал его Степан и поддернул штаны. — Ты, маманя, тоже налаживайся. Нечего тут стенки подпирать!
— А хлеб? — недоуменно глядела на него мать.
— Не привезут, — отрезал Степан. — Время вышло.
— Нет уж, я постою... — вздохнула мать. — Дома-то ни крошки.
— Стой, если охота! — пожал плечами Степан и вразвалку пошел по улице.
Санька вприпрыжку бежал рядом...
Степан увидел Глашу издали. Она сидела на крыльце барака и, склонив голову к плечу, как-то сбоку, наверно, чтобы не слепило солнце, смотрела вверх, где две ласточки то стригли крыльями над самой крышей, то взлетали ввысь и исчезали в потоках света. Степан потоптался около крыльца и присел на ступеньку подальше от Глаши. Покосился на Саньку, откашлялся и спросил:
— Чего сбежала?
— Смотреть, как ты кулаками машешь? — не оборачиваясь, ответила Глаша. — Больно нужно!
— Никто и не махал! — обрадовался, что она не вспоминает о случившемся, Степан.
— А пуговицу где вырвал? — Глаша коснулась рукой ворота его рубахи.
Степан залился краской и отодвинулся на самый краешек ступеньки. Глаша сбоку посмотрела на него и сказала:
— А у тебя усы растут.
— Какие еще усы?! — растерялся Степан.
— Рыжие! — Глаша легко поднялась и ушла в дом.
Степан подпер языком верхнюю губу и скосил глаза вниз: никаких усов не было. Подошедший Санька с любопытством смотрел на него. Степан поймал его взгляд, опять откашлялся и пробормотал:
— Шалая...
— Кто? — хитро прищурился Санька.
— Да Глаха! — досадливо дернул плечом Степан.
Санька по-прежнему насмешливо щурился, но вместо того, чтобы прикрикнуть на него, Степан отвернулся и попросил:
— Закурить дай.
— Третий раз спрашиваешь, — напомнил Санька.
— Ну и что? — нахмурился Степан. — И пять раз спрошу! Ты в считалки со мной не играй — доиграешься!
— Ты чего? — попятился от него Санька. — Руки чешутся?
— А поди ты... — Степан поискал, что бы такое пнуть ногой, не нашел ничего подходящего, схватил обломок кирпича, с силой запустил через забор. Послушал, как кирпич глухо стукнулся где-то на пустыре, и опять уселся на крыльцо.
— Сам ты шалый! — отошел на безопасное расстояние Санька. — А то... «Глаха, Глаха!..»
— Замолчишь ты?! — привстал с крыльца Степан. Санька метнулся к сараю, взлетел на крышу, поднял за собой лестницу и с победным видом уселся у голубятни.
— Циркач! — усмехнулся Степан.
— А ты бешеный! — крикнул сверху Санька. — Моет, холеру подцепил!
Степан мрачно молчал. Вот жизнь!.. графе. Сидишь в каком-нибудь «Арсе» или «Паризиане» и смотришь на экран. Плывет лодочка, светит солнце, ивы клонятся к воде... Вдруг — трах-бах-тарарах! Гром, молния! Лодка вверх дном. «Спасите, погибаем!» Скрипка рыдает, пианино надрывается. Так и с Глахой! Жила во дворе и жила, что она есть, что нет, играла с мальчишками в расшибаловку, лазила по чердакам, коленки исцарапаны, заденешь — она в драку. И вот пожалуйста! Санька и тот зубы скалит. Хватит! Сегодня пойдет в райком, к дяде Ване Зайченко. Пусть отправляет на фронт с рабочим отрядом. Не отпустят — сам сбежит. Под вагоном, на крыше... Все равно!
— Степа! — окликнул его Санька.
— Ну? — отозвался Степан.
— Гляди! Видал фигуру?
Сначала Степан увидел овчинный треух. Это в июле-то! Из-под треуха падала на лоб льняная челка волос, виднелись голубые щелочки глаз, как мукой припорошенные белыми короткими ресницами, вздернутый нос, круглые щеки — поросенок какой-то молочный! Пиджачок на нем с чужого плеча, вместо онуч — солдатские портянки, новенькие, неразношенные еще лапти. В руках он держал фанерный чемодан, к нему веревкой были привязаны большие, аккуратно подшитые валенки.
Паренек в треухе постоял у ворот и нерешительно двинулся к Степану. Степан, заложив ногу за ногу, развалился на крыльце и, прищурясь, смотрел на него.
— Это какой дом будет? — спросил паренек.
— Деревянный, — ответил Степан.
Санька наверху фыркнул. Паренек неодобрительно покосился на него и сказал Степану:
— Вижу, что не железный. Номер какой?
— Ну, шестнадцатый это номер, — снизошел Степан. — Кого надо?