Она сидела с независимым видом и вертела в руках рыбий хвостик. Потом решительно сунула его в рот и принялась аппетитно похрустывать косточками.
— Садись, Федя! — Настя подвинула Федору кучку побольше: — Ешь... Хлеба бери... Лук вон...
— Обопьешься с него... — поморгал своими белыми ресницами Федор и поглядел на Степана.
Тот сидел мрачный. Жевал картофелину, двигая скулами. Потом сказал:
— До чего картошка сухущая! Не проглотишь.
Глаша сбоку, по-птичьи, глянула на Степана и посоветовала:
— А ты задумай, что это не картошка вовсе. Сразу вкусней будет!
— Как это — задумай! — уставился на нее Степан. — Картошка-то, вот она! В руке у меня.
Глаза у Глаши блеснули. Она прикрыла их ресницами и тихо сказала:
— Это ничего... Я всегда так делаю... Мы когда окопы последний раз рыли, до того я устала — лопата из рук валилась. Я и задумала, будто в одной старой-престарой крепости томится отважный революционер. На рассвете его поведут на казнь. И чтоб спасти этого революционера, нужно вырыть подземный ход. А скоро утро, торопиться надо. Подумаешь, ладони я до крови стерла! Заживут ведь ладони, верно? Зато какого человека от смерти спасу!
— Успела? — спросил Санька.
— Чего успела? — не поняла Глаша.
— Ну... этот... подземный ход вырыть?
— А! — Глаша засмеялась. — Работу кончать велели.
— Жалко... — вздохнул Санька.
— Ага... — кивнула ему Глаша. — Еще бы немного — и успела!
Глаша опять засмеялась и, тряхнув головой, закинула косу за спину. Степан сидел притихший и смотрел на нее. Хотел отвернуться и не мог. Смотрел и смотрел!
А Глаша улыбнулась и сказала:
— Осенью идешь пешком через весь город... На улицах ни души, ветер свистит, холодно! А я задумаю, будто иду по пустыне. И не холодно мне вовсе, а жарко. Песок горячий, солнце глаза слепит, до колодца еще далеко-далеко! Приду домой — и к крану! Пью, пью... Тетя Катя даже ругаться начнет: простудишься, мол... — Увидела глаза Степана и спросила: — Чего смотришь?
— Так... — Степан повел шеей, будто жал ему ворот распахнутой косоворотки. — Тебе бы в кино выступать!
— Правда! — обрадовалась Глаша, и глаза ее засияли.
— Ага... — кивнул Степан, поймал насмешливый взгляд Саньки и грубовато добавил: — Они там все такие!
— Какие? — не поняла Глаша.
— Ну... — Степан повертел пальцем у виска. — Туркнутые.
Санька громко засмеялся, а Глаша отвернулась, сгорбилась, и Степан опять увидел, какими острыми стали вдруг ее плечи и непомерно длинными руки. Помрачнел, поискал глазами по столу, ища оставленную ему воблу, не нашел и непонимающе поглядел на невозмутимо жующего Федора:
— Ты мою воблу умял?
— Была твоя, стала наша! — хмыкнул Федор, обсосал косточку и степенно сказал: — Ты эту воблу есть не хотел? Не хотел. Пропадать, выходит, добру?
— Мало ли что не хотел! — взорвался Степан. — А теперь захотел! Пристроился уже? Частник!
— Во! — привстал Федор. — Да ешь ты ее на здоровье!
— Проваливай отсюда! — крикнул Степан, понимая, что злится он не на Федора, а на себя, и дело не в несчастной этой воблине, а в Глахе, которую он опять, не хотя, обидел. Остановиться уже был не в силах, да и не хотел признаваться в своей слабости. Подошел к двери и распахнул ее: — Давай!
— Спасибо, Степа.
На пороге стоял Алексей Колыванов и улыбался. Здоровой рукой он прижимал к себе граммофон с расписанной яркими цветами трубой. Посмотрел на обиженно сопевшего Федора, на Степана, усмехнулся и сказал:
— Подержи-ка музыку, Федя!
Федор обхватил граммофон обеими руками, поставил на стол, полюбовался большими красными розами на раструбе, обтер их зачем-то рукавом пиджака и шумно вздохнул.
— Ты чего это такой надутый? — спросил его Колыванов. — Или обижают тебя у нас?
Федор помолчал и сказал:
— Кто меня обидит — не обрадуется.
— Ну-ну! — Колыванов подмигнул Насте.
Та заулыбалась и обернулась к Степану.
Степан шутки не принял. Гордо отвернулся.
Колыванов опять перемигнулся с Настей, подсел к столу, обмакнул в соль хлебную корочку, вкусно похрустел и спросил у Федора:
— Что редко заглядываешь?
Федор покосился на Степана, помял в руках свой треух и ответил:
— Недосуг мне... Работу ищу.
— С работой теперь полегче будет! — кивнул ему Алексей и торжественно объявил: — Есть решение райкома партии: создать комиссию для устройства труда несовершеннолетних. Члены Союза рабочей молодежи обеспечиваются работой в первую очередь.
— Вот это дело! — хлопнул ладонью по столу Степан и победно взглянул на Федора.
Алексей перехватил его взгляд и сказал:
— Так что, Федор, самое время тебе в Союз вступать.