Ни зарослей дикой конопли, ни полей опиумного мака в республике не было. Да и не росли они здесь никогда! Следовательно, крупные партии наркотиков поступали откуда-то извне, а вот по каким каналам и кто получатель, следовало выяснять.
Уличенные в угонах машин и уличных ограблениях, подростки утверждали на допросах, что покупали наркотики у мелких торговцев, называли уже известные всем имена «купцов»; те, в свою очередь, клялись, что товар им предлагали неизвестные лица, судя по всему приезжие. И те и другие явно «темнили», но выжать из них что-нибудь более существенное не удавалось. «Запуганы кем-то!» — докладывали Тимохину следователи. Он и сам в этом убедился, присутствуя при допросах. Запуганы подростки были крепко! Причем кем-то, чью силу и возможности они знали.
Выяснилось, что время от времени «купцы» наведывались на базар, к овощному ларьку, где торговал некий Павел Филимонович Гуськов, по кличке «Паля». Эта душевная, по-деревенски ласковая кличка была абсолютно несвойственна местным подросткам, а «паль», «дурь» — так называли они анашу, «травку». Это навело оперативников на мысль, что пресловутый Паля имел к наркотикам непосредственное отношение. Проверили этого дядю Палю по всем учетам, но нигде не проходил, числился пенсионером и чуть ли не ветераном войны. Торговал Гуськов яблоками, черносливом, курагой, изюмом, а в качестве приманки для базарных торговок, уже по собственной инициативе, приторговывал калеными семечками подсолнуха, по рублю за стакан, на чем имел немалый «навар». Подростки семечками тоже баловались, но не за ними же они тащились из центра на окраину города. Подсолнухами торговали и поближе, даже на главной улице, у кинотеатра, если не гонял милиционер. Дядя Паля до того, как сесть в ларек на базаре, тоже работал поближе к центру, разнорабочим в магазине «Овощи — фрукты», где директором был Вениамин Семенович Гулыга.
Фамилия эта показалась Тимохину знакомой. Память у следователей цепкая! Он вспомнил, что под фамилией Гулыга в деле об ограблении и поджоге дачи значился пострадавший, а осужден был по этому делу объявленный ныне во всесоюзном розыске Алексей Рыскалов.
Тимохин затребовал уголовное дело Рыскалова и, пытаясь установить мотивы преступления, выяснил, что у работавшего в то время завхозом в интернате Вениамина Семеновича Гулыги возникали неоднократные конфликты с воспитанниками. По утверждениям Гулыги, его клеветнически обвиняли в недовложении продуктов в общий котел и утаивании, а попросту — присвоении, большей части подарков, которые присылали к праздникам «шефы». В одном из заявлений на имя директора интерната воспитанники писали, что «со слов шефов» те прислали им к Новому году апельсины, шоколад, сгущенку, твердокопченую колбасу, а также носильные вещи для старших и игрушки для малышей. Ничего из продуктов на праздничных столах не было, а игрушки для малышей и кое-что из одежды старшим раздали. Такие же заявления писались и в роно, и в гороно, но все эти бумаги возвращались к директору интерната, а тот распорядился выяснить инициаторов писем и посадить их в изолятор, а проще — в карцер, на хлеб и воду. Тогда-то и объявили воспитанники «голодовку», дождались «праздничного» ноябрьского стола и, убедившись, что все осталось по-прежнему, отправились с «ревизией» на завхозную дачу. Устроили малышам праздник, а дачу нечаянно или умышленно подожгли.
— А вы куда же смотрели? — спросил Тимохин у следователя БХСС Володи Лукьянова.