— Да знаю я все про тебя! — улыбнулся Бычков. — Писать нечего.
— А где ценности из ювелирных, знаешь?
— Чего не знаю, того не знаю, — признался Бычков. — Уплыли, наверное, давно!
— Не уплыли, — мотнул головой Полетайка. — У такой мадамы не уплывут!
— У Маньки, что ли? — решил проверить его Бычков.
— Манька что! — отмахнулся Полетайка. — Дешевка! Про мадам Франгопуло слыхал когда-нибудь?
— Нет, — наморщил лоб Бычков. — Что еще за Франгопуло такая?
— У вас не числится, — важно сказал Полетайка. — В чистеньких ходит. Девчонок танцам учит. Босиком отплясывают! Все барахло из ювелирных у нее. Дочке на приданое бережет!
— Так... — озадаченно почесал затылок Бычков. — Это я запишу, если не возражаешь.
— Пиши, пиши... — великодушно разрешил Полетайка. — Сказал — каюсь. Записал?
— Записано. Адрес дашь?
— Дам. Теперь, значит, так... Оба магазина громили по моей наводке. Я им состав свой передал, научил, как пользоваться, место для промысла указал, время самое удобное, инструмент нужный подкинул... В общем, я дело склеил.
— Это мы знаем, — кивнул Бычков. — И про состав знаем.
— Что знаете? — насторожился Полетайка.
— Что химичить тебя Хряк научил, — ответил Бычков.
— А из чего эта химия составляется, знаете? — впился в него глазами Полетайка.
— Этого не знаем, — развел руками Бычков. — Может, расскажешь?
— Не могу, — твердо сказал Полетайка. — Клятву дал.
— Не можешь так не можешь, — согласился Бычков. — Что с тобой сделаешь?
— Не могу, — повторил Полетайка. — Но ты не сомневайся: секрет этот я один знаю, никто не воспользуется.
— А сам? — прищурился Бычков.
— Когда мне? — возразил Полетайка. — Я отсюда прямо в тюрьму.
— Так сразу и в тюрьму? — поднял брови Бычков. — Что суд скажет.
— А что ему говорить? — пожал плечами Полетайка. — Статьи известные. По взросляку пойду.
— Почему это по взросляку? — не понял Бычков.
— Лет много, — спокойно ответил Полетайка. — Метрику мою запросите. Фамилия настоящая — Смирнов. Звать — Николай. По батюшке — Яковлевич. Родился в деревне Богульна под Саратовом. Там все бумаги на меня найдете. Все вроде? Ага, вот еще что... Доля моя последняя — деньги, часы золотые, серьги, браслет у девчонки одной хранятся. Адресок я дам.
— Не надо, — покачал головой Бычков.
— Почему? — заволновался Полетайка. — Я без выгоды! Добровольно!
— Принесла она мне все, — помолчав, ответил Бычков. — Сказала, что ты просил вернуть.
Полетайка опустил голову, потом глухо сказал:
— И вы поверили?
— Нет, Коля... — вздохнул Бычков. — Не поверил.
— Ну и правильно, — не поднимая головы, сказал Полетайка. — А сейчас верите?
— Сейчас верю, — кивнул Бычков и, помедлив, спросил: — С этой... с мадам... на очную ставку пойдешь?
— Пойду, начальник! — поднял голову Полетайка. — Пусть попляшет!
...Мадам Франгопуло называла себя ученицей и последовательницей Айседоры Дункан. Во время краткого пребывания в Петрограде Дункан организовала студию танца для пролетарских детей. Мадам Франгопуло сумела пристроить туда свою малолетнюю дочь, и та с превеликим удовольствием отплясывала босиком под «Марсельезу», размахивая красным шелковым полотнищем, которым снабдила ее мать, в то время как остальные довольствовались простым кумачом. Этого оказалось достаточным, чтобы мадам причислила себя к прямым продолжателям дела знаменитой балерины-босоножки.
Во время нэпа муж мадам Франгопуло, обрусевший грек, очень быстро разбогател, так же быстро за сомнительные сделки был отправлен на Соловки, откуда уже не вернулся. С той поры прошло без малого двенадцать лет, нэп давно приказал долго жить, младшая Франгопуло превратилась в дебелую девицу, а мадам решила открыть балетную школу на дому. Вскоре в дом мадам Франгопуло потянулись девочки из обеспеченных семей, чьи родители не могли устоять против заманчивого объявления: «Танцы босоножек. По системе Айседоры Дункан. Занятия два раза в неделю. Плата умеренная». Умеренная плата приносила весьма приличный доход, благо расходы были небольшие: тапер и девушка-балетмейстер, которых мадам нещадно обжуливала. Когда к ней приехали с обыском, мадам приняла это как личное оскорбление — требовала немедленно связать ее с прокурором, грозила всяческими карами и размахивала бумажкой, подписанной якобы самим наркомом просвещения. На очной ставке с Полетайкой заявила, что этого бандита не видела, что ее оговаривают, хотят отобрать последнее, заработанное честным трудом, и оставить ее с дочерью умирать голодной смертью.