Фырин произнес задумчиво:
— Помню случай. Перебежку делал первый раз под огнем и второпях задницу горбом задирал. Так отделенный каску с себя снял и зад мне ею накрыл. Тоже был правильный человек. Не сказал, что я от страха корчусь, обшутил для бодрости.
— Я тоже правильными людьми обученный, — сказал Буков. — Ночью надо было к поврежденному на поле боя танку добраться для его ремонта. А немцы трассирующими снарядами по нему лупят. Говорю старшине: «Давай обождем, пока огонь прекратят». А он мне: «Немцы дураки, нам направление, где танк стоит, подсвечивают. Удобство создают. А ты: «Обождем». Надо случаем пользоваться». Ну и доползли. А он чего, старшина, опасался? Чтобы немцы окончательно танк не разбили. Поэтому и торопил. А про подсветку для бодрости тоже выдумал.
— Душевный, значит, человек.
— А как же. Человек человеку не фигурой на всю жизнь запоминается, а тем, чем он людям светит.
— Это точно, — кивнул Фырин. Помолчал, объявил: — Но все-таки я тебя через пару месяцев снова вызову.
— Можно, — согласился Буков. — Только оформим на бумаге по всем статьям. — Усмехнулся: — Я лично большой любитель на людях чествоваться.
Но Букову не довелось выполнить свое обещание Игнатию Фырину...
Миллионотонная ледовая лавина ползла с нарастающей силой, сокрушая на своем пути все. Тугоплавкий древний лед с вмерзшими в него валунами мог вторгнуться в русло горной реки, перегороженной бетонной плотиной водохранилища, питавшего всю ирригационную систему долины.
Чтобы предотвратить бедствие, надо остановить лавину, выворачивающую каменные утесы скал, словно ветхие пни. Но это невозможно. Оставалось одно: изменить направление ее движения, расчистить путь для лавины, отвести ее в глубокое ущелье, куда она бы низвергалась, разбиваясь вдребезги.
Военно-инженерное подразделение, подрывники-буровики, горняки, механики, водители были направлены на горный плацдарм, где должно было свершиться сражение с лавиной. И Буков тоже получил назначение туда. Явился он обратно на рудник, отощавший, только через месяц. Как-то смущенно, неохотно рассказывал о себе:
— Ну, погорячился излишне, может, оттого, что увидел армейских молодых ребят, хотел доказать: бывший фронтовик особо себя показать может. Подрывники раскрошили горную массу, так что только разгребай бульдозером на обе стороны. Работа все равно как на дорожной стройке, ничего особенного. Но когда лавина выползла и вроде остановилась в задумчивости: по нашей, специально для нее проложенной трассе ползти или по своему маршруту, — тут ее бомбить с воздуха крепко начали. Ну, я зашелся. Кинулся на бульдозер и начал перед ней последнюю зачистку пути производить. Потом, гляжу, напирает она своим боком на фундамент ретрансляционной телевизионной мачты, сооружение дорогое, и пошел вроде как на таран. Головная часть у лавины — так вроде самоходной крутой сопки. Крупногабаритный камень, битые льдины, деревья вывороченные, всякое там намешано. На машину весь этот хлам сыплется, кабину замело, завалило, видимости никакой. Не понять — не то я на нее жму бульдозером, не то она машину волочит. Вспороли потолок кабины и через верх меня вынули. Почти к самому краю пропасти приволокло. Смотрел потом вниз — душа замирала. Хоть, конечно, ребятам чистосердечно руки жал, благодарил за спасение, но уж полностью, как гражданский, совестился. Хорошо, что орденские планки не нацепил. Сошел благополучно за штатского. А лавину что ж, свергли. Натаскали на гору техники. Больше, чем у нас на руднике.
— Почему сразу не вернулся?
— Задержался. Ученые велели после обрушения лавины пролом, для нее проложенный, заделать, железобетонную стенку построили, чтобы ледниковый режим восстановить. Мол, этот год исключительный. А в нормальные нечего зря лавину в ущелье сбрасывать. Вода — ценность государственная. Значит, надо ее беречь. А если в случае чего снова опасность нарастет, в железобетонной стене камеры для взрывчатки имеются. Рвануть, и все в порядке. Снова в ущелье лавина свалится. Не обижают зря природу. Считаются с ее привычками, ну и с хозяйственной выгодой. — Вздохнул, произнес мечтательно: — А вообще там в горах красота выше всякого воображения. Видимость простым глазом, как сквозь стереотрубу с НП. Ну и прохлада приятная. Не то что здесь — пекло. Отдохнул, как на курорте...
То, что Буков в первые же дни в снежных горах простыл, заболел и, скрывая заболевание, работал, самодеятельно лечась только таблетками кодеина, об этом он не счел нужным рассказывать, как и не сказал о том, что вовсе не вгорячах бросился с бульдозером на лавину, а нес на машине дежурство в самом опасном месте, у телевизионной вышки. Погребенный обвалом, он находился больше десяти часов почти бездыханный, сдавленный смятым кузовом бульдозера, пока его выкапывали солдаты инженерного подразделения. Выкапывали из ползущей лавины и освободили лишь тогда, когда головная сопка ее уже приблизилась к обрыву ущелья.