— Провели, значит, мы митинг, — продолжал рассказывать комиссар, — и тут же начали вскрывать амбары мироедов и делить зерно. Крестьяне брали себе столько, сколько каждый мог унести. А одежду помещиков и кулаков, домашнюю утварь, сельскохозяйственный инвентарь свалили в кучу на площади. Сюда же привели и скот. Все это мы разделили между беднейшими крестьянами. Видел бы ты, сколько тут радости было — люди буквально воспрянули духом!
— В тот же день вечером мы организовали еще одно собрание, где обсуждали вопрос, как увеличить помощь Красной армии. Вот тут я впервые и увидел Линь Сю-лань. Она проявила тогда исключительную активность и высокое классовое самосознание. Она указала, какие помещики наиболее опасны, в каких кулацких семьях спрятано оружие и ценности. Каждое ее слово крестьяне встречали шумным одобрением. «Ну, — думаю, — отличного пропагандиста можно сделать из этой женщины». На следующий день избрали ее делегаткой от деревни на уездное собрание женщин. Идти предстояло двести ли, и все по горным тропам. Она, ни минуты не колеблясь, оставила дома ребенка и пошла за двести ли в уезд.
Муж ее, конечно, перепугался. Что делать? Жена сбежала! Каждый день приходил ко мне узнавать, нет ли какой весточки от нее. Я его успокаиваю: «Это в старом обществе женщину не считали за человека, а сейчас и мужчины и женщины могут активно участвовать в революции. Вернется твоя жена через несколько дней, не волнуйся!»
Вскоре после возвращения избрали ее председателем женского союза в деревне, затем она и в партию вступила. Своего мужа она тоже втянула в общественную работу, и они вместе организовали здесь сельскохозяйственный кооператив. А то соберет группу женщин, возьмут они винтовки и уходят в горы разыскивать беглых кулаков и помещиков или тайные склады оружия. Смелая и решительная женщина! Сейчас нельзя было позволять ей уходить с носильщиками, она на шестом месяце беременности. Да и путь в Куншаньба тяжелый, надо одолеть несколько высоких гор. Но разве ее остановишь?
Чем дальше слушал У Чжи рассказ комиссара, тем больше проникался уверенностью в неразрывной связи партии и народа. Ему и раньше приходилось слышать рассказы о Красной армии, о жизни в советских районах, но впечатление от этих рассказов было абстрактным и мимолетным. То ли дело теперь. То, что он видел своими собственными глазами, буквально потрясало его.
Комиссар внезапно замедлил шаги и, показав на большие ворота впереди, не без умысла сказал:
— Товарищ У, давай зайдем в этот дом, не пожалеешь!
Судя по всему, здесь был полевой военный госпиталь. Он располагался в помещении сельской гостиницы с постоялым двором.
Они вошли в большой, чисто выметенный двор, в правой стороне которого высилось каменное здание. Видимо, в нем и была раньше гостиница.
«Странно, — недоумевал У Чжи. — Зачем он ведет меня в госпиталь?», но спросить считал неудобным и поэтому молча следовал за комиссаром.
Они вошли в дом, навстречу им по коридору приближался врач, следом шла санитарка с тазом. Врач выглядел очень бледным, как будто сам был тяжело болен.
— Как чувствует себя политрук Чэнь? — спросил его комиссар.
— Плохо, рана начала гноиться, температура резко поднялась — видимо, без хирургического вмешательства не обойтись.
— Осколок глубоко сидит?
— Глубоко, почти в бедренной кости.
У Чжи не понял также, почему сильно побледнел комиссар, когда врач сказал о необходимости хирургического вмешательства. Ведь если осколок попал в бедро и кость при этом не задета, извлечь его из раны не представляет особого труда! «Рана неопасная, почему он так расстроен?» — думал У Чжи.
— А сам он что думает? — спросил комиссар, лицо его потемнело.