— Послушайте, — перебил Корсаков, — я людей привез!..
Он не стал раздеваться, как ни настаивал Лепескин, положил мятый конверт с деньгами на столик створчатого трюмо, поставленного в прихожей. В трюмо отражался Корсаков без головы. «Так оно и есть», — подумал.
— Вы бы переночевали у меня, — предлагал Лепескин, которому неприятно было, что партнер ведет себя не по правилам. — Ведь все равно в такую погоду в поле не пробраться.
— То есть как не пробраться? — поднял брови Корсаков. — Завтра утром мы должны быть на месте, расчистить дорогу, площадку.
— И снова заметет.
— Завтра утром, — повторил Виталий Денисыч.
— Ну хорошо, хорошо. — Лепескин смотрел на него из-под пушистых бровей даже с опаскою. — Сейчас я распоряжусь насчет бульдозера.
Корсаков буркнул себе под нос, вышел на волю. Ни земли, ни выси не было, будто угодил в гигантский сепаратор. «До чего же не везет!» — окончательно разозлился Виталий Денисыч и в сердцах выругался.
Когда добрались до Лисунят, хозяйки в избе не было, посередь избы стоял стол, накрытый газетами, сверху горками лежала всякая домашняя снедь, зеленовато отражали электрическую лампочку две поллитровки водки. Распределены были граненые стаканы — Печенкин успел слетать за ними в магазин. Вьюшку в печи открыли, а все равно было так накурено, так пахло отработанным бензином, всегдашним запахом шоферской рабочей одежды, что со свежего воздуха у Лучникова засвербило в горле. Парни ходили в одних рубахах, распоясанные.
— Куда же вы запропастились, ждем-пождем, — закричали наперебой. — Давайте за стол!.. А начальство где? Мы ему — почетное место…
— В гробу в белых тапочках ему место, — со злобою сказал Чибисов.
— Ты это зря так, — осадил его Лучников, платком протиравший свою нелепую бороду. — Корсакову за всех за нас думать приходится… И одно с другим не путай. — Он с укоризною посмотрел на бутылки. — И что за праздник такой?
— Ива-ан Тимофеич, — запел Печенкин, — с дороги-то… Да и новоселье вроде. Завтра в поле пойдем, снежком опохмелимся и — до победного конца. — Он ножом отхватил с горлышка бутылки цинковую нашлепку.
— А Виталий Денисыч как? — заморгал Арканя.
— Сказал мне, дескать, придет поздно — дела, — неуверенно ответил Лучников.
— Вот и надо до него успеть, не то воспретит, по всему видать, воспретит, — захлопотал тракторист.
— Может, ему сейчас и не до нас, у него антирес туточки, — заерничал Печенкин при общем смехе.
Лучников заколебался: без Корсакова начинать было неудобно, да в самом-то деле, когда еще он вернется, не томить же народ голодом.
— Ладно, уж так и быть, — согласился добродушно, — только без куражу, а то будет мне на орехи. И спать пораньше.
Оживленно расселись на две скамьи, которые хозяйка, к счастью, не смогла утащить, наперебой приглашали Лучникова рядышком. Печенкин прицельно разливал водку, вздыхал:
— Эх, пьем сук, на котором сидим.
— Ну давайте, братцы, чтобы не просто выпивка была, скажу пару слов, — поднялся Лучников, заблестев маленькими живыми глазками. — Наиважнейшее дело поручил нам колхоз; и не можем мы себя посрамить. Партком, правление оказали нам особое доверие. От нас зависит, как доживут фермы до первой травки. И показатели всего колхоза. Ну и все остальное…
Потянулись через стол, постукали стаканом о стакан, запыхтели, заохали, заотдувались, будто свалили непомерный груз, уминали домашние припасы. Дурманное тепло заходило по жилочкам, окутало ноги, туманчиком голову обволокло. Арканя с непривычки чуть было не опозорился, да превозмог и теперь сидел со слезою во взоре и любил всех и ликовал, что приняли его на равных.
— А ты что, — уставился Печенкин на Лешу Манеева, — брезгуешь?
— Я пообещал. — Леша отодвинул стакан, однако усики его загнулись неуверенной скобочкой.
— Отстань от парня, — прикрикнул Лучников. — Верно он делает. Сорвется, кому от этого лучше?
— Нам больше достанется, — согласился Печенкин. — Давайте прикончим. — Он забрал у Леши стакан и разделил всем по глоточку.
— Не пойму я этого Корсакова, — размахивал руками тракторист. — Ходит, зырит, молчит. Серьезный или тупой, как обух?
— Не, он добрый, только стесняется, — подал тонкий голос Арканя.
— Стесняется! — захохотал Печенкин. — Тоже мне красная девица. А на Таньку Стафееву котом мартовским глядит.