Я до боли вытянул шею и увидел… троллей. Они шли длинной вереницею от кочегарки, возле которой уводил под землю ход с трубами. Теперь, я различал высокие колпаки со сломанными набок кончиками, украшенными кисточкой, разноцветные курточки, штанишки до колен, какие носят пай-мальчики, полосатые чулки и деревянные башмаки с загнутыми вверх носами. Все тролли одинаково согнулись, прижав к груди длинные узкие бороды, и тащили на спинах одинаковые мешочки. Ничего страшного не было в этих маленьких старичках, и я не мог понять, к чему нас запугивал Софрошкин.
Вот они, совсем близко. Сейчас я услышу Слово, завтра передам его ребятам!.. И Ленька теперь не будет говорить «фиг».
Но вдруг тролли остановились, и первый ткнул пальцем в мою сторону. Я вжался в траву, затаил дыхание.
— Поди сюда, мальчик, — послышался тихий дребезжащий голос. — Мы ничего дурного тебе не сделаем.
И ноги сами понесли меня к троллям. Старички бережно положили свои мешочки и окружили меня. Смешно было, что эти самые настоящие дедушки мне всего до плеча.
— Что ты здесь делаешь, мальчик? — спрашивали меня тролли, дружелюбно улыбаясь.
— Хочу узнать, каким Словом вы открываете гору.
— Никакого Слова нет, мальчик, — засмеялись тролли. — Смотри…
И тут по всей горе засверкали голубые искорки, бок ее раздался, и я увидел лестницу с перилами, уходящую вниз и освещенную нежно-розовым светом.
— Идем с нами, мальчик, — пригласили тролли.
Я взял мешок, и он оказался очень легким. Тогда я подхватил еще несколько мешочков и стал спускаться по лестнице. За мною постукивали деревянные башмаки и слышались тихие одобрительные голоса. Пожалуй, никогда в жизни не испытывал я такой радости от того, что помогал другим, как в этой пещере.
Она оказалась вовсе не глубокой, и перед нами сама собою раскрылась медная дверца, и мы очутились в подвале со сводчатым потолком. Стены его переливались зелеными, синими, оранжевыми, лиловыми полосами, будто на них играли радуги. А под ногами, у стен, а кое-где и до самого потолка, то мерцали, то вспыхивали желтым пламенем груды золота. Старички сыпали из мешков звенящий дождь и все загадочно поглядывали на меня.
— Зачем вам золото? — спросил я. — Ведь на него не купишь даже мороженки.
— И верно, — растерялись старички, — нам оно совсем ни к чему. Мы любим курить трубку и есть копченый окорок. А куда бы ты, мальчик, посоветовал его деть?
— Сдать в музей, — важно сказал я, вспомнив слова Сени-очкарика. Я чувствовал себя очень сильным и очень мудрым, и это было единственный раз в жизни.
Старички вконец расстроились, собрались в кружок, задымили трубками и стали сговариваться. Потом один из них, с бородавкой на кончике носа, видимо, самый главный, обернулся ко мне и сказал:
— Мы живем на земле двести лет и три года и все копим, копим это золото. Но ни разу не задумывались, зачем оно будет лежать в пещерах. Мы просто привыкли, и это у нас такая работа. Теперь мы решили подарить все золото мальчишкам вашего двора. Только это будет тогда, когда все вы станете сильными, умными, добрыми и справедливыми. И вы построите на это золото чудесные корабли, машины и города. Так будет лучше.
И все старички дружно закивали бородами. Я пожалел, что со мною нет Леньки.
— Мы не заметили его, — погрустнели тролли.
— Я позову!..
Но самый главный извинился и ответил, что скоро будет светло, а им нельзя показываться днем, потому что они сразу оглохнут и ослепнут и попадут под колеса.
— И тебе, мальчик, пора возвращаться. До свидания.
Что-то подхватило меня, мягко подняло, огоньки померкли, и стало вдруг так легко, так празднично, что я чуть не запел. Но зашуршала подо мною трава, и я снова очутился в своей яме. В голове чуть звенело. Я быстро поднялся. Троллей нигде не было, луна побледнела и закатилась за крышу дома, а вдали уже проглядывало утро, и едва различимая звездочка таяла в нем. Я очень пожалел, что не попросил у старичков никакого подарка: ребята на слово все равно не поверят. Одна надежда была на Леньку.
Но Ленька исчез. Выбивая зубами дробь, я в отчаянии осматривал бревна. И услышал странные звуки. Единственный человек, который мог подтвердить, что я нисколечко не вру, свирепо спал между бревнами. Но, может быть, он все-таки видел троллей, а уж потом заснул? Я ухватил его за ногу, дернул, Ленька сказал «фиг» и проснулся. Ах, как долго он не мог выбраться из бревен, потому что его заклинило, а потом стал потягиваться и кулаками тереть глаза.
— Ну, видал, видал? — тормошил я его.
— Была нужда, болело брюхо.
Сердце у меня упало. Этот тип проспал все на свете.
— Теперь из-за тебя мне никто не поверит!
— Да брось, — неожиданно перешел в наступление Ленька, — сам ты дрыхал, и тебе все приснилось!
Доказательств у меня не нашлось, и я уныло побрел домой. Отец с мамой все так же крепко спали, я бесшумно пробрался в комнату и заснул, будто провалился куда-то.
Когда я вышел на улицу, там никого не было. Предчувствуя недоброе, побежал я на пустырь. В воздухе мелькали лопаты, над горою тучей клубилась пыль, белесая, как мука.
Оказывается, пока я спал, толпа ребят металась у горы, выкрикивая волшебные слова, как вчера Сеня-очкарик. Привлеченный дикими воплями, пришел сам Софрошкин.
— Я ж предупреждал, — с досадой попенял он. — Но коли так пошло, то позвольте преподать вам совет: не тратьте время зазря, берите у меня инструмент. Такая уймища народу! Да мы в два дня снесем гору!
— А если папа не разрешит? — спросила Натка.
— До самого конца все можно сберечь в тайне, — придумал Софрошкин. — Идите-ка поближе… Мы просто окажем, что гора мешает играть в футбол. Никакого обмана не будет, ведь это так, голуби мои, и есть!
Уж если речь опять пошла о какой-то тайне, замолчали даже самые ярые сторонники волшебного Слова. Теперь каждый хотел первым крикнуть: «Нашел!»
— Подождите, — взмолился я. — Тролли добрые, очень добрые!
— Откудова ты знаешь? — усомнился Сеня-очкарик.
— Я ночью был в этой горе. Тролли сами отдадут нам все, когда мы будем сильными и умными…
Софрошкин поскреб в затылке, потоптался и сказал:
— Ну и что? Ну и что? Может, ты и был у них. Да ведь они глаза тебе отвели. Я вот уже старик, а почему мне они не отдали ничего? — Он победоносно поглядел на меня. — И нечего ждать, пока эти хитрющие и злые старикашки отдадут свое золото. Мы сами возьмем его!
С этими словами Софрошкин вскинул руку, потом взял лопату и протянул ее мне. Я-то знал, какие они, эти маленькие тролли. Но я не мог нарушить законов нашего двора, и вместе со всеми начал врываться в гору. Ленька тоже дергал лопату и все посматривал на меня с ехидной усмешечкой.
Под тонким слоем перегноя оказались длинные щепки, куски извести и цемента. И вдруг Сеня-очкарик, позабыв всю свою ученость, взвизгнул и принялся исполнять какой-то дикий танец. Все бросились к нему, а он держал на ладони круглую блестящую монетку и вопил, словно монетка прожигала кожу насквозь. Знатоки определили, что это гривенник… Да, кажется, был гривенник, отчеканенный совсем недавно. Я не видел в подвале троллей таких монет и хотел обратиться к управдому за разъяснениями. Но Софрошкин о чем-то говорил у подъезда женщинам.
Даже Ленька теперь нажимал что есть силы. И вот что-то крякнуло под его лопатой, и он поднял бутылку. Это была не такая бутылка, из которой вылезают всякие джины, тряся бородой и полотенцем, обмотанным вокруг головы. Это была обыкновенная поллитровка зеленоватого стекла с отбитым горлышком, и на этикетке было написано: «Особая московская».
— Пьют гады, — сказал Ленька.
Натка хихикнула в мою сторону:
— А ты говорил — добрые!
Я опять промолчал, потому что знал: тролли обиделись и заколдовали гору…
Через два дня она была срыта до основания, постепенно перетаскана на носилках к грузовику, который где-то раздобыл Софрошкин.
Все взрослые хвалили управдома за выдумку.
— Ну вот, — собрав нас и потирая руки, ликовал он. — Ударные субботники закончены, теперь гоняйте мяч: сколько вам вздумается…
Большинство ребят вряд ли верило в существование троллей — всех, наверное, просто увлекла игра. Но я-то верил, я-то видел этих старичков, и с тех пор не мог смотреть на Софрошкина и в футбол на пустыре не играл.
Обида