Судя по раздувающимся ноздрям важнейшего следователя, пахло громким процессом, нешуточными наградами и головокружительным продвижением по службе.
– Вы, Тюльпанов, человек молодой. Ваше будущее – в ваших собственных руках. Можете держаться за Фандорина и останетесь в дураках. А можете поработать на благо дела, и тогда я вас не забуду. Вы юноша сообразительный, расторопный. Мне такие помощники нужны.
Анисий открыл было рот, чтобы дать наглецу должный отпор, но Ижицын уже вел речь дальше:
– Из семнадцати интересующих нас мясников четверо татары и трое жиды. Они – на подозрении первые. Но чтобы избежать упреков в предвзятости, я арестую всех. И поработаю с ними как следует. Слава Богу, опыт имеется. – Он хищно улыбнулся и потер руки. – Стало быть, так. Перво-наперво нехристей солонинкой покормлю, ибо православный пост им не указ. Свинину они жрать не станут, так я говядинкой велю попотчевать, мы чужие обычаи уважаем. Православных – тех селедочкой угощу. Пить не дам. Спать тоже. Ночку посидят, повоют, а с утра, чтоб не заскучали, буду по очереди вызывать, и мои ребята их «колбаской» поучат. Знаете, что такое «колбаска»?
Тюльпанов потрясенно покачал головой.
– Преотличная штуковина: чулок, а в нем мокрый песочек. Следов никаких, а очень впечатляет, особенно если по почкам и прочим чувствительным местам.
– Леонтий Андреевич, вы же университет кончали! – ахнул Анисий.
– Именно. И потому знаю, когда можно действовать по правилам, а когда общественный интерес позволяет правилами пренебречь.
– А что, если ваша версия неверна, и Потрошитель никакой не мясник?
– Мясник, кто ж еще, – пожал плечами Ижицын. – Я ведь, кажется, убедительно разъяснил?
– Но вдруг сознается не тот, кто виновен, а самый слабый духом? Ведь тогда истинный убийца останется безнаказанным!
Следователь до того обнаглел, что позволил себе покровительственно похлопать Анисия по плечу.
– Предусмотрел и это. Конечно, неавантажно выйдет, ежели мы сейчас какого-нибудь Мойшу или Абдулку вздернем, а месяца этак через три полиция снова потрошеную шлюху обнаружит. Случай особенный, переходящий в разряд государственных преступлений. Шутка ли – сорван высочайший приезд! Потому и меры допустимы чрезвычайные. – Ижицын сжал кулак так, что хрустнули суставы. – Один пойдет на виселицу, а остальные шестнадцать поедут по этапу. В административном порядке, безо всякой огласки. В места холодные, безлюдные, где и резать-то особенно некого. А полиция еще и будет там за ними приглядывать.
«План» решительного следователя привел Анисия в ужас, хотя отрицать эффективность подобных мер было трудно. Высокое начальство ввиду приезда грозного графа Толстова, пожалуй, с перепугу инициативу одобрит, и жизнь множества ни в чем не повинных людей будет растоптана. Как этому помешать? Ах, Эраст Петрович, ну где вы пропадаете?!
Закряхтел Анисий, задвигал своими знаменитыми ушами, мысленно попросил у шефа прощения за самовольство, да и рассказал Ижицыну про вчерашние следственные достижения. Пусть не слишком заносится, пусть знает, что кроме его «мясницкой» версии есть и другие, пообстоятельней.
Леонтий Андреевич выслушал внимательно, ни разу не перебил. Его нервное лицо сначала побагровело, после стало бледнеть, а под конец пошло пятнами, и глаза сделались словно пьяные.
Когда Тюльпанов закончил, следователь облизнул белесым языком толстые губы и медленно повторил:
– Акушерка из нигилисток? Свихнувшийся студент? Купчина-сумасброд? Так-так…
Ижицын вскочил со стула, забегал по комнате, взъерошил волосы, чем нанес непоправимый ущерб идеальному пробору.
– Превосходно! – вскричал он, остановившись перед Анисием. – Я очень рад, что вы, Тюльпанов, решились откровенно со мной сотрудничать. Какие могут быть тайны между своими, ведь одно дело делаем!
У Анисия по сердцу пробежал противный холодок – ой, зря проболтался. А следователя уж было не остановить:
– Что ж, попробуем. Мясников я, конечно, все равно арестую, но пусть пока посидят. Обработаем сначала ваших «медиков».
– Как это «обработаем»? – запаниковал Анисий, вспомнив милосердного брата и докторшу. – «Колбаской», что ли?
– Нет, с этой публикой надо по-другому.
Следователь немного подумал, сам себе кивнул и изложил новый план действий:
– Стало быть, действовать будем так. С образованными, Тюльпанов, своя метода. От образования в человеке душа размягчается, становится чувствительной. Если наш брюхорез – человек из общества, то это оборотень: днем он обычный, как все, а ночью, в момент преступного исступления, в него как бы бес вселяется. На этом и сыграем. Я возьму их, голубчиков, когда они обычные, и предъявлю им дело рук оборотня. Посмотрим, выдержит ли их чувствительность эту картину. Уверен, что виновный сломается. Увидит при свете дня, какие дела его другое «я» творит, и выдаст себя, непременно выдаст. Тут, Тюльпанов, психология. Решено. Проводим следственный эксперимент.
Анисию почему-то вдруг вспомнилось, как маменька в детстве рассказывала сказку, жалобно причитая за Петю-Петушка: «Несет меня лиса за синие леса, за высокие горы, во глубокие норы…»
Шеф, Эраст Петрович, плохи дела-то, совсем плохи.
В подготовке «следственного эксперимента» Анисий не участвовал. Засел в кабинете Захарова и, чтобы не думать про допущенную оплошность, стал читать лежавшую на столе газету – все подряд, без разбору.
«Московские ведомости» сего 6 (18) апреля сообщали следующее:
Париж. Агентство Рейтер доносит, что здесь наконец достроено гигантское и совершенно бесполезное сооружение из чугунных палок, которым французы хотят удивить посетителей Пятнадцатой всемирной выставки. Эта опасная затея вызывает законное беспокойство парижских жителей. Можно ли допускать, чтобы над Парижем торчала какая-то бесконечная фабричная труба, принижая своею смешною высотой все дивные монументы столицы? Опытные инженеры выражают сомнение в том, что такая высокая и относительно тонкая постройка, возведенная на основании, втрое меньшем ее вышины, способна устоять под напором ветра.
Рим. Вся Италия обсуждает дуэль, состоявшуюся между генералом Андреотти и депутатом Кавалло. В своей речи, произнесенной на прошлой неделе перед ветеранами сражения при Сольферино, генерал Андреотти выразил беспокойство по поводу еврейского засилия в газетном и издательском мире Европы. Депутат Кавалло, по происхождению иудей, счел себя оскорбленным этим совершенно справедливым утверждением и, выступая в парламенте, обозвал генерала «сицилийским ослом», в результате чего и состоялась дуэль. На второй схватке Андреотти был легко ранен саблей в плечо, после чего дуэль прекратилась. Противники обменялись рукопожатиями.
С.-Петербург. Заболевшему на днях воспалением легких министру путей сообщения несколько лучше: болей в груди нет. Прошлую ночь больной провел спокойно. Сознание вполне сохраняется.
Анисий прочел и рекламы: про освежающую глицериновую пудру, про мазь для калош, про новейшие складные кровати и антиникотиновые мундштуки. Охваченный странной апатией, долго изучал картинку с подписью: