…Так всплыл и тот вечер — его помогла припомнить Долорес. Они вышли вдвоем из кафе мадам Берже и долго бродили по кварталам, прилегающим к улице Муфтар, заходя в арабские кофейни выпить перно. В Патриаршем проезде, в крошечном баре, украшенном аквариумом с золотыми рыбками и бронзовой статуей святой Женевьевы, патронессы Парижа, они разговорились с двумя старыми бородатыми оборванцами. Те горячо возмущались бессовестностью своих конкурентов, мусорщиков. Альваро и Долорес пригласили их выпить за компанию.
— Мы еще играли в настольный футбол, — напомнила Долорес. — Ты все выигрывал, а я злилась. Помнишь?
От перно бородачи пришли в хорошее настроение, развеселились, стали шутить и в приливе общительности и любви к ближнему спросили Долорес:
— Mademoiselle est Italienne?
— Non, Espagnole[112].
Тот, что был постарше, разгладил бороду и горделиво приосанился.
— А, Испания… Теруэль, Бельчите… Знаю, знаю.
Его голубые глаза округлились и покраснели. Долорес одним глотком опорожнила рюмку и уставилась на него:
— Когда же вы были в Испании?
— Как вам сказать. — Старик неопределенно повел рукой. — Во время войны… Бах, бах, бах…
— Вы там жили?
— Я? — Старик отрицательно покачал головой. — Я туда поехал воевать. Ах, и дьявольская же страна!
— Добровольцем? — спросил Альваро.
— Да, мосье.
— На чьей же стороне?
Вопрос, по-видимому, озадачил старика. Он подозрительно взглянул на Альваро, потом в глазах у него появилось напряженное выражение, он силился вспомнить.
— Du bon côté, — промямлил он наконец.
— Qu’est-ce que vous appelez le. bon côté?
— Vive la République! — Бородач поднял к виску сжатый кулак. — Je suis républicain, moi.
— Ah, bon.
— Mon général etait Queipo de Llano.
— Quoi?
— Queipo de Llano. — Старик вытянулся по стойке «смирно». — Ah, c’etait le bon temps…
— Alors vous étiez avec les fascistes, — сказал Альваро.
— Avec les fascistes? — Бородач снова недоверчиво посмотрел на него. — Je suis patriote, moi… J’étais à Paname et je suis parti…[113]
— Queipo de Llano était du côté de Franco.
— De Franco? — На лице старика была написана неподдельная оторопь. — Ah, non.
— Mais si, — подтвердил Альваро. — Вы что-то путаете. Либо вы были республиканцем и сражались против Кейпо, либо вашим командиром был Кейпо, но тогда вы не были республиканцем.
— Ça jamais de vie. J’ai lutté pour la République moi. Je suis blessé ici. — Он поднял руку к поясу, намереваясь расстегнуть брюки. — Mademoiselle voudra bien m’excuser.
— Alors? — спросил Альваро.
— Putain de bordel de merde. Je ne me souviens plus[114].
Старик недоверчиво смотрел то на Альваро, то на Долорес. Под конец он озадаченно уставился на своего приятеля.
— Ça alors. Quel sac de noeuds.
— Tu déconnes, — буркнул второй оборванец.
— J’ai oublié, — пробормотал старик. — J’ai été blessé, trois fois, j’ai oublié[115].
— Послушайте, — сказал Альваро. — Ну, сделайте усилие.
Оборванец одним махом опорожнил рюмку и хлопнул себя ладонью по лбу.
— Ничего не помню, — извиняющимся тоном произнес он.
— А гимн? Какой вы пели гимн? Гимн Риего? Или «Солнцу навстречу»?
Долорес пропела начальные строфы обоих гимнов. Старик пропитым голосом подтягивал ей, размахивая руками, словно дирижировал невидимым хором.
— А, да, вот этот, он, он…
— Первый или второй?
— Я вот что пел:
— Tu déconnes, — твердил его товарищ.
— Toi, boucle-la.
— Tu te trompes de guerre, — не унимался младший. — Ça c’était contre les ratons.
— Je ne me souviens pas… Ça fait si longtemps[116].
Старик недоуменно чесал затылок и озирался с видом человека, который все еще никак не поймет, что же все-таки произошло.
— Молодец старик! Одним ударом покончил со всеми нашими испанскими распрями. Вот бы все так… На старом крест — и с новой страницы.
— Моему отцу было бы полезно услышать этот разговор, — произнесла Долорес. Щеки ее пылали. — Ему, да и всем нашим эмигрантам в Мексике со всеми их бесценными воспоминаниями.
— И моим дядюшкам и тетушкам. Может, они бы тогда перестали, как попугаи, повторять газетное вранье… Вечная гражданская война… Нам-то до нее какое дело?
Вместе с обоими бородачами они шли по улице Муфтар, что-то пели и хохотали, как школьники («Значит, вы так ничего и не помните…» — «Нет, ничего…» — «Вот видишь, ему удалось примирить оба лагеря, давай и мы тоже…» — «Ведь это было так давно»).
113
— На правильной.
— Какую же сторону вы называете правильной?
— Да здравствует Республика! Я республиканец. Да.
— Вот как.
— Я служил в войсках генерала Кейпо де Льяно.
— Что?
— Кейпо де Льяно… Славное было времечко.
— Значит, вы сражались на стороне фашистов…
— На стороне фашистов?.. Я патриот, да…
Я тогда жил в Панаме и сразу же отправился…
114
— Кейпо де Льяно был франкист.
— Франкист?.. Не может быть.
— Но это именно так…
— Никогда в жизни. Я воевал за Республику. У меня даже ранение есть, тут… Мадемуазель меня извинит.
— Так как же все-таки?..
— Мать его за ногу! Убей меня бог — не помню
115
— Вот так так… Чертова головоломка.
— Болтаешь, сам не знаешь что…
— Я забыл… Я был трижды ранен, я забыл
116
— Болтаешь, сам не знаешь что.
— А ты заткнись.
— Ты спутал одну войну с другой… Твою песню пели, когда воевали с бошами.
— Не помню уж… Это было так давно