Нет, подумал Тоби, хозяину платить не придется — ни за рамки, ни за вино и сыр для вернисажа, ни за отпечатанные в типографии пригласительные билеты, ни за рекламу — что бы там для нее ни потребовалось. Эх, жаль, что он совершенно несведущ в такого рода делах. Но мать надо успокоить; и он написал ей, что у него кое-что отложено и о рамках он позаботится сам.
На это она возразила — даже довольно сердито, — что у нее тоже кое-что отложено, о рамках позаботится она. Тоби ответил сдержанно: в таком случае он возьмет на себя часть расходов, а, если ей хочется, за остальное пусть платит она. Вообще он понятия не имеет, во что это обойдется (сперва он написал «все это», но потом слово «все» вычеркнул).
На следующей неделе в пятницу, как и было договорено, галерею почтила своим присутствием Аманда. Тоби вместе с Мейзи встречал ее у дверей и видел, что прибыла она в своей собственной машине с шофером. На Аманде был ярко-красный костюм с меховым воротником и весьма экстравагантная шляпка в тон.
— Ну так, mes enfants[15], — сказала она. — Показывайте.
Дриффилд, который вообще-то знал, кто она, встретил ее, словно вдовствующую королеву.
Он почтительно выносил одно полотно за другим, и, к ужасу Тоби, каждое она встречала хмурым взглядом. Потом она попросила Дриффилда расставить их все вдоль стены и, опустившись на корточки, принялась их разглядывать. Ее выпуклые глаза блестели.
— Да, — проговорила она. Потом: — Да и еще раз да, это талант, хоть и необычный. — Она вдруг повернулась к Тоби. — Считайте, что вас тут нет. Я не могу исходить в своих оценках из личных отношений. — В голосе ее были покаянные нотки, и это напугало Тоби еще больше. Ему казалось, что она рассматривает картины бесконечно долго. Наконец Аманда повернулась к Дриффилду и проговорила кокетливо-детским голоском: — Можете прикрепить красную звездочку сюда. И вот сюда. Для почина.
Это означало, что она покупает одну из уличных сценок и сценку в парке — по тридцать фунтов за каждую. Дриффилд просиял. А Аманда вновь принялась рассматривать картины. — И еще — вот этот натюрморт, цветы. Имей в виду, — обратилась она к Мейзи, — что плачу за него не я. Платит Эдуард. Это будет хорошо смотреться в его квартире — там вообще не те картины, какие нужны. И я заставлю его постепенно их сменить.
— Миссис Феррарс… — начал было Тоби, совершенно оглушенный.
Но Аманда не дала ему договорить.
— Неужели вы думаете, я купила бы работы вашей матери, если бы они того не стоили? — набросилась она на него. — Я благотворительностью не занимаюсь. Да люби я вас больше всего на свете, — добавила она с неожиданной сентиментальностью, — все равно я бы не купила вещи, которая мне не нравится, даже рискуя уязвить вас этим до глубины души. Просто не смогла бы.
Был в ее голосе призвук тщеславия, но в то же время и полнейшей искренности. Она и в самом деле ни за что на свете не купила бы плохой картины — разве что художник пропадал бы от нужды, но даже и в этом случае ничто не заставило бы ее повесить купленную картину у себя в доме.
Наконец Аманда со стоном поднялась.
— Ноги затекли, — пояснила она.
Дриффилд на радостях пригласил всех выпить.
— Я бы с превеликим удовольствием, — сказала Аманда, — но неудобно заставлять шофера ждать. — Она потрепала Мейзи по плечу. — Если вы с Тоби находите, что тут есть, что спрыснуть, ступайте и спрысните.
— Конечно, спрыснуть следовало бы, шутка сказать, — вставил Тоби, — но я считаю, Мейзи надо поскорее вернуться в колледж и засесть за книги. Она и так немало для нас потрудилась.
— Для кого это для «нас»? Ах, для вас и вашей мамы… Мне бы хотелось с ней познакомиться. Ну, познакомимся на вернисаже. Мистер Дриффилд, ведь он пройдет успешно, да? Дайте мне только знать, если я могу еще что-нибудь сделать.
Она стремительно вышла, и Тоби вдруг почувствовал острую ненависть к ней: распоряжается ими обоими — и им, и матерью, — а сама ни в чем, ни черта не смыслит. Но потом его захлестнуло теплое чувство к Аманде и стало стыдно за минутную вспышку.
— Ты терзаешь себя, — сказала Мейзи, когда Аманда уехала. — А зря. Мама никогда не делает ничего такого, о чем могла бы потом пожалеть. И мы обязательно это дело отпразднуем!
На другой день случилось небывалое: Тоби получил письмо от отца.
«Дорогой сын,
я маленько беспокоюсь за нашу маму. До того она переживает из-за этой самой выставки, прямо боюсь, как бы не свалилась. Заработалась совсем — и как только глаза выдерживают, не знаю. Хорошо ли у нее выходит — судить не мне, да только я все думаю: понимает ли твоя Мейзи, что затеяла? Ведь маме придется теперь водить знакомство с разными важными и шикарными господами, а она с такими сроду не зналась — вот только когда была в служанках, но это совсем другое дело. Она мне не очень-то много рассказывает, но я так понимаю, тут потребуются кое-какие расходы. Вот мне и желательно бы знать, какие именно. Кому-то надо же и о деле подумать. Мне твоя Мейзи по душе, девушка она, по-моему, хорошая, только сама не понимает, какую заварила кашу. А какое твое мнение, получаются у мамы эти ее картины или нет? Ты-то, наверное, в этом разбираешься. Может, мое беспокойство и напрасное, но только оно меня точит.