Когда же они присоединились к остальным, выяснилось, что Аманда ушла в дом.
— Она дочитывает вашу книгу, Питер, — объяснила Мейзи. — Вы же знаете, ей непременно надо быть в курсе всех новинок.
— Мне страшно. Сам не знаю почему.
— Вот и зря. Мамочка не может оторваться от книги, потому и дочитывает ее. А вовсе не для того, чтобы раскритиковать.
Давно уже перевалило за полдень, но жара не спадала. Лица у всех покрылись капельками пота. Ожидая, пока Аманда выйдет из дома, гости пили чай и перебрасывались отрывочными фразами.
Когда чаепитие уже завершалось, она наконец выпорхнула на лужайку и устремилась к ним; одеяние ее развевалось, роман Коксона она прижимала к груди с таким видом, словно это Книга из Келлса[34].
— Слушайте все! Роман Питера кончается притчей. И я хочу прочитать вам ее. Притчу Питера. Рассаживайтесь поудобнее, это очень важно. Вы ничего не имеете против? — учтиво осведомилась она у Питера.
— При том условии, Аманда, что вы дадите мне время испариться, — ответил он и зашагал к ручью.
Гости расположились под синевато-зеленым шатром высокого кедра, таким густым, что сквозь ветви лишь кое-где просачивались золотые полоски солнца.
— Всем удобно? — нетерпеливо спросила Аманда. — Кто собирается курить, закуривайте сейчас, чтобы не щелкать зажигалками, когда остальные будут слушать.
Сама она села так, чтобы тень кедра на нее не падала, садовое кресло, в котором она устроилась, было величественным, словно трон, и в густых волосах ее сверкало солнце. Громким, звучным голосом Аманда стала читать:
«Есть на свете страна, где люди не живут супружеской жизнью и не имеют в том надобности. Мужчина и женщина, бывшие некогда мужем и женою, по-прежнему любят друг друга, глубоко, с безграничною нежностью, но физической близости нет между ними. Они прогуливаются в великолепных садах, где цветут разом все цветы; в затененных ветвями ив, вымощенных яшмою просторных дворах, где бьют сверкающие фонтаны, чьи бесчисленные серебристые струйки, узкие, словно столбик ртути в градуснике, изливаются в белоснежные алебастровые бассейны, переполняя их; но люди там не живут супружеской жизнью и не имеют в том надобности. Все они счастливы и избавлены от боязни, что любовь их когда-нибудь кончится. Повелитель той страны порою обходит свои владения, и подданные приветствуют его сердечно, без страха в душе; но даже он не в силах предусмотреть всего.
И вот однажды явилась в ту страну женщина, семь лет томившаяся тоскою по мужу. В своем родном краю она любила его до боли, острой и жгучей, и жаждала вновь с ним соединиться. Когда же она пришла в эту счастливую страну, то первым, кого увидела, был ее муж: он встретил ее с распростертыми объятиями, лицо его сияло радостью. Женщина бросилась к нему, как устремляется к родному очагу вернувшийся из дальних странствий путник. Ей не было ведомо, что в этой стране люди не живут супружеской жизнью и не имеют в том надобности.
Перемена произошла со всеми, кроме нее, и она оказалась смешным чудовищем, уродом. Женщина понимала это сама и потому даже в той чудесной стране страдала от чувства вины и необходимости таить свою муку от других. Когда она попадалась на пути повелителя, он говорил с нею милостиво и во взгляде его было понимание, но он ни о чем ее не спрашивал.
Женщина не разлучалась с любимым ни на миг (в той стране не вели счета дням и часам, там знали лишь время солнечного света и время света лунного). Они ходили по лесам, где в изобилии водились всевозможные звери и насекомые; но она их ничуть не боялась — не то что в своем родном краю. Ведь повелитель сам сотворил их и потому считал, что им положено мирно жить в его угодьях, и так же считал весь его народ. Мужчине, некогда бывшему ее мужем, довольно было того, что она с ним рядом, но ей, смешному чудовищу, уроду, этого было мало. А в той стране люди не жили супружеской жизнью и не имели в том надобности. Но любовь так захлестывала женщину, что она не могла превозмочь своего желания. Она жаждала мужа сильнее, чем вечного блаженства. И оттого мучилась и молила мужчину о близости, он же в ответ лишь улыбался и по-прежнему нежно ее любил. А все прочее, говорил он ей, позади, отошло в прошлое, словно забытый сон. Ведь теперь они беспредельно счастливы, и жизнь их, ничем не омраченная, подобна некоей благословенной равнине. Разумеется, он хранил ей верность и не искал себе другой подруги (чем нередко грешил в родном краю), ибо, как и все в той стране, уже не ведал желания.