Он долго наблюдал за погружением Солнца в дымку на горизонте, пил тоник, размышлял о своем положении телохранителя, но обиды не чувствовал никакой и Кузьме не завидовал, понимая, что каждому воздается по возможностям. В данном случае от Кузьмы и Германа зависело больше, чем от безопасника, и считать себя неудачником не стоило.
Кузьма проснулся семнадцатого апреля в пять часов по средне-солнечному времени, когда на Марсе в районе перевала Баунти начался день. Он зашевелился, лежа ничком на топчане, покрытом шкурой неизвестного науке зверя, пошарил рукой по тумбочке у изголовья, не открывая глаз, наткнулся на стакан с тоником, кое-как поднес его ко рту и выпил. Выронил стакан, лег снова, потом почувствовал присутствие постороннего человека и с трудом разлепил глаза.
— А-а… это ты…
— Вставай, — сказал Хасид. — Пора ставить точку в споре с Дьяволом.
— К черту! — вяло отмахнулся Кузьма. — Я устал. Мне нужно поспать.
— Ты и так проспал уже больше десяти часов, накурился всякой гадости… Поднимайся, будем поднимать тонус.
— Отстань! — Кузьма отвернулся к стене, глухо пробурчал: — И уходи. Я хочу побыть один.
Хасид пошевелил его за плечо.
— Вставай, вставай, пролежни заработаешь. Пока ты тут отлеживался, Гера расшифровал послание мантоптеров.
— Меня это не волнует.
— А зря. Мантоптеры рвались в Систему, чтобы предупредить об опасности, но их убили. Их солнце почти погасло.
Кузьма не ответил. Хасид подождал немного.
— Будешь вставать?
— Оставь меня в покое! Ты мне надоел. — Кузьма подогнул колени к груди и затих.
Хасид постоял некоторое время над ним, прикидывая свои возможности, потом вышел в соседнюю комнату, выполнявшую роль столовой, кухни и гостиной одновременно, набрал в ковш воды из синтезатора и вылил на голову друга.
Кузьма вскочил, отфыркиваясь, вытирая мокрое лицо ладонями, ошалело глянул на безопасника.
— Ты что, с ума сошел?! Какого дьявола?!
— Пора умываться и чистить зубы, — хладнокровно сказал Хасид.
— Убирайся!
— Я дал слово, что приведу тебя в сознание. Положение аховое, ты знаешь, и только ты способен его изменить.
— Ты мне осточертел! Уходи, пока я…
Хасид с любопытством посмотрел на злое лицо Кузьмы с побелевшими ноздрями.
— Пока ты — что?
— Пока я не вышвырнул тебя отсюда! — глухо выговорил Кузьма.
— Не получится, дружище. Я для тебя же стараюсь.
— Ну, ты сам этого хотел!
Кузьма вскочил с топчана, бросился к Хасиду и атаковал его в стиле русбоя: двумя размашистыми «гэгами» с обеих рук — разведка боем и одновременно отвлекающий маневр — и ударом носком ноги вперед, чтобы тут же свернуться «ежом» от контратаки и ответить уже жалящими уколами в нервные узлы. Если бы Хасид не был мастером рукопашного боя, он этого нападения не отбил бы, но Кузьма все еще находился под воздействием алкоголя и дымов кайфьяноса, двигался не столь резво, как ему хотелось, и не мог оценивать ситуацию адекватно, поэтому Хасид без особого труда заблокировал двойную атаку и ответил «ханской плетью» — перехватом руки противника, ударом в скулу и броском через локоть и спину.
Кузьма перекувырнулся через голову, врезался спиной в стену, сполз на топчан, помотал головой, обретая способность видеть, и снова в ярости обрушился на Хасида, показывая недюжинную силу, сноровку и знание приемов, которыми владели бойцы рода на протяжении столетий, в том числе отец Кузьмы Игнат, бывший в свое время абсолютным чемпионом Земли по русбою.
На сей раз Хасиду пришлось демонстрировать умение отбивать серию мгновенных тычковых атак, имеющую название «дикобраз»: наносилось множество уколов пальцами в болевые и парализующие точки на шее, на голове и на руках, каждый из которых мог закончиться потерей сознания. Пришлось ответить грубо и прямо — ударом в грудь, а затем в промежность, чтобы охладить пыл Ромашина, а так как он продолжал рваться вперед, Хасид в конце концов нашел брешь в обороне Ромашина и ударил в полную силу.
Кузьма отлетел назад, сполз по стене на пол и потерял сознание.
Хасид постоял несколько секунд в позе «летящей белки», как бы ожидая нападения и отбивая его, опустил руки, оглядел разгром в комнате и пошел за водой. Вылил еще один ковш на голову друга, поднял того с пола, уложил на топчан. Снял с его руки тайф и спрятал в карман.
— Что это было? — открыл мутные глаза Кузьма.
— Сон, — ответил Хасид. — Отдыхай, я буду рядом.
Кузьма некоторое время смотрел в потолок, потом вспомнил, что произошло, сморщился, отвернулся. Из глаза выкатилась слеза, сползла по щеке.
— Прости…
— Ерунда, спи. — Хасид накинул на грудь Ромашина покрывало и вышел. Позвал мысленно:
— Контроль-один.
— Кобра Волков слушает.
— Постерегите его без меня, парни, никуда одного не выпускайте. Я буду часа через два.
— Без проблем, полковник.
Хасид включил тайф и переместился на Землю.
Сначала он посетил дом Игната Ромашина в Рязани, встретился с Дениз, матерью Кузьмы, несмотря на раннее утро, рассказал ей о состоянии сына, опустив некоторые подробности, и договорился встретиться с ней через полтора часа в метро марсианской столицы.
Затем он добрался до отдельного коттеджа на Камчатке, стоявшего на берегу залива Шелихова и принадлежавшего директору УАСС в качестве второго жилого модуля (по статусу особо важной персоны Филипп Ромашин мог иметь три таких модуля, первый — в Одоеве).
Здесь уже начинался вечер. Он поговорил с бабкой Кузьмы Аларикой, выглядевшей сорокалетней красивой, осанистой и спокойной женщиной. Дать ей девяносто лет было нельзя. С ней он тоже договорился о встрече в метро Патфайндера и с Камчатки направился в Ригу, чтобы успеть за оставшееся время найти Катю и сообщить ей о том, что Кузьма нуждается в помощи.
Однако Кати в доме деда не оказалось. По словам Яна Лапарры, она должна была ночевать в своем жилом блоке в Строгине, собираясь провести время с подругой.
— А что случилось? — полюбопытствовал философски настроенный советник СЭКОНа.
— Ничего особенного, — сказал Хасид, не желая объясняться со стариком, но все же добавил: — Кузьма немного переутомился, и ему нужен отдых.
— Где он?
— На Марсе, — лаконично ответил безопасник и поспешил покинуть дом Лапарры, сопровождаемый его задумчивым взглядом.
Строгинское метро ремонтировали и расширяли, станция была временно закрыта, поэтому Хасиду пришлось использовать транспортную сеть УАСС, чтобы добраться до второй жилой «грозди» северо-западной части московского мегаполиса, где располагался жилой блок Екатерины. А также Кузьмы. Правда, младший Ромашин возвращаться сюда не намеревался.
Катя и ее подруга Майга еще спали, когда Хасид позвонил в дверь блока.
— Вы? — удивилась внучка Лапарры, выходя в холл в красивом пеньюаре. — А где Кузя?
— Он… в одном месте…
Лицо Кати изменилось, в глазах зажглась тревога.
— Что с ним? Почему вы один? Говорите!
— Все в порядке, — поспешил успокоить ее Хасид. — Он жив и здоров, но ему потребуется ваша помощь. Можете поехать со мной прямо сейчас?
— Господи, да что случилось? Конечно, я поеду. Ждите, сейчас переоденусь.
Катя выбежала из холла и вскоре вернулась с зевающей подругой, одетая в уник цвета маренго.
— Идемте.
— Мне тебя ждать? — спросила Майга у Кати, окидывая безопасника оценивающим взглядом.
— Я не знаю, когда освобожусь. Досыпай, завтракай, занимайся своими делами, я позвоню.
Катя и Хасид вышли из дома, пересекли парковый пояс и у стоянки такси наткнулись на Оскара Мехти с тремя приятелями, с которыми безопасник уже был знаком. Видимо, встретить здесь его Оскар не ожидал, так как не сразу поборол удивление.
— Ну и ну! — присвистнул он. — Какие люди — и без охраны! Катюша, неужели ты бросила своего Кузьму ради бравого командира?
Хасид помог Кате сесть в куттер аварийно-спасательной службы, сел рядом и сказал, перед тем как опустить блистер:
— В следующий раз, если ты скажешь гадость, я вобью тебе слова в глотку вместе с языком!
Куттер взлетел, оставив не успевшую среагировать четверку на стоянке с запрокинутыми головами.
Катя фыркнула, покосилась на профиль Хасида:
— Неужели вы бы это сделали?
— Что?
— Ну, вбили бы в глотку.
— Я не бросаю слов на ветер, — спокойно сказал Хасид. Подумал и добавил: — В этом мы с Кузьмой одинаковы. Кстати, позвоните Майге, предупредите. Оскар может заявиться в дом и допросить ее.
— Она ничего не знает. — Катя подумала и выполнила совет. — А теперь выкладывайте, в чем дело.
Хасид коротко поведал девушке историю о неудачном испытании «малого паньтао», о нервном срыве Кузьмы (о драке он не сказал ни слова), и по мере того, как он говорил, лицо Кати становилось все более озабоченным и тревожным.
— Что же делать? — спросила она, когда Хасид закончил.
— Его надо вывести из состояния хандры. Мне это не под силу. Я вызвал его маму и бабушку, вместе вы должны справиться.
Катя бросила на безопасника странный взгляд и промолчала, но Хасид вдруг подумал, что, возможно, делает что-то не то.
Через несколько минут они приземлились возле второй станции метро Северо-Запада Москвы, нырнули в свободную кабину и вышли уже на станции Патфайндера, на Марсе.
Дениз и Аларика — мать и бабушка Кузьмы, одетые в одинаковые жемчужно-зеленые уники и похожие друг на друга как сестры, ждали безопасника в центре зала.
— Знакомьтесь, — подвел к ним Катю Хасид. — Это Катя, моя знакомая и друг Кузи. Дениз, мама Кузьмы, Аларика, его бабушка.
Женщины с одинаковым интересом посмотрели на внучку Яна Лапарры, она ответила таким же заинтересованным взглядом, и Хасид, переживавший столь драматичный момент, успокоился. Катя явно понравилась женщинам, это было заметно по их лицам, хотя Дениз не без женского лукавства не преминула спросить:
— А где же Аля?
— Кузьма вам сам расскажет, — дипломатично ответил Хасид, покосившись на Катю, и уловил ее беглую улыбку.
Эту улыбку заметили и женщины, переглянулись, но продолжать задавать вопросы относительно семейного положения их сына и внука не стали.
Хасид усадил всех троих в салоне флейта службы безопасности, дожидавшегося его у метро, и задал курс инк-пилоту. Когда они уже взлетели, вызвал наблюдателей по мыслеканалу «спрута-2»:
— Контроль-один, как обстановка?
— Нормально, — отозвался кобра Волков, чья смена еще не закончилась. — Клиент выходил по малой нужде, выпил литр тоника, что-то искал, теперь спит.
— О'кей, продолжайте в том же духе.
Женщины, сидевшие сзади в некотором оцепенении, внезапно разговорились. Начала Аларика, задав какой-то невинный вопрос Кате. Та ответила, спросила в свою очередь, часто ли бабушка видит внука, потом призналась, что никогда бы не поверила, что Аларика — бабушка, и та смягчилась, заговорила о внуке, потом о муже, сравнила их, сказала, что Кузьма весь в деда, тут вмешалась Дениз, и разговор стал общим, так что скучать никому в течение часа полета не пришлось. В том числе и Хасиду, которому изредка разрешали вставить веское слово мужчины.
Куттер в пределах прямой видимости вели два скоростных галеона СБ, но это был «эшелон», прикрывавший Ромашина, и Хасид мог на время забыть о своих обязанностях телохранителя.
Долетели до перевала без приключений. Хасид посадил аппарат, помог женщинам вылезти и заскочил в бунгало, чтобы проверить, в каком положении Кузьма.
Ромашин-младший лежал на топчане лицом к стене, но скорее делал вид, что спит. Хасид улыбнулся, вышел наружу и махнул рукой:
— Проходите, он вас ждет.
Выждав минуту, он зашел в бунгало и увидел растерянного, помятого, удивленного, ничего не соображающего Кузьму в окружении женщин. Катя молчала, не решаясь подойти ближе, Дениз что-то выговаривала на ухо сыну, Аларика гладила его по волосам, как маленького.
Хасид засмеялся.
Кузьма покраснел, вырвался из рук мамы и бабушки, шагнул к безопаснику.
— Твоя идея?
В комнате стало тихо.
— Вообще-то идея принадлежит Зигмунду Фрейду, — скромно признался Хасид, — я ее только применил. Надеюсь, не обидел?
Одно мгновение казалось, что Кузьма сейчас снова сорвется, но вместо этого он вдруг улыбнулся, поднял вверх ладонь, Хасид ударил в нее кулаком, и инцидент перешел в стадию эндшпиля. Кузьма посмотрел на Катю, подошел к ней.
— Извини, что я в таком виде… впервые в жизни… но больше этого не повторится. Веришь?
— Верю, — тихо сказала девушка, искоса посмотрев на замолчавших родных Ромашина.
Кузьма обернулся к ним, оценил их взгляды, кивнул.
— Мама, бабуля, это Катя…
— Мы уже познакомились, — хмыкнула Дениз.
— Я вам не говорил, хотя собирался… в общем, я не живу с Алей. Катя стала мне…
— Мы понимаем.
— Вы не понимаете, — упрямо мотнул он головой. — Я собираюсь взять ее в жены, если только она согласится. — Кузьма глянул на Катю, явно обескураженную его заявлением. — Ты согласишься?
Катя покраснела, беспомощно посмотрела на Хасида, и тот пришел ей на помощь:
— Согласится, согласится, только не надо торопиться, гнать лошадей, всему свое время. Ты еще сам ни в чем не уверен. Знаете что, дорогие дамы, у меня с собой есть бутылочка шампанского, может быть, хватим по глоточку за встречу? Или за успех безнадежного дела, если хотите. Потом и за меня выпьем, мне уже тридцать стукнуло.
— У тебя же день рождения в январе, — озадаченно посмотрел на друга Кузьма.
Дениз фыркнула. Аларика мягко рассмеялась. За ней засмеялись остальные. Хасид подмигнул Кузьме, сбегал к флейту и принес бутылку «Абрау-Дюрсо». В бунгало отыскались чашки и стаканы, шипучий напиток разлили по разной формы сосудам, чокнулись, Дениз произнесла два слова: «За знакомство!» — посмотрев при этом на Катю, и все отпили по глотку, оценивая вкус вина.
— А теперь предлагаю всем поехать к нам в гости, — сказала Аларика. — Я приготовлю домашний торт, расстегаи, посидим и дождемся деда, Филипп обещал быть сегодня пораньше.
— Нет, бабуля, — нахмурился Кузьма, проведя пальцем по щетине на подбородке. — То есть я не против, но не сегодня. Спасибо вам за то, что примчались меня спасать по просьбе этого типа, однако, на мой взгляд, я не нуждаюсь в спасении…
Он помолчал, опустив глаза, с усилием заставляя себя сделать признание, и продолжил более твердым тоном, глянув на мать, бабушку и Катю:
— Не буду врать, я бы не справился с собой, если бы не вы… ну, или справился бы гораздо медленнее. В общем, простите за слабость. А сейчас оставьте меня одного на часок, мне нужно привести себя в порядок. Обещаю исправиться и никогда вас не разочаровывать.
Женщины переглянулись.
— Ты действительно хочешь побыть один, сынок? — спросила Дениз.
— Да, мама, — выдержал он ее испытывающий взгляд. — Не волнуйся, все будет хорошо.
— Что ж, твоя воля. Пойдем, бабушка? — повернулась она к Аларике. — Он справится. — Дениз пошла к выходу, оглянулась на Катю. — Вы с нами, Катюша?
Катя очнулась, заторопилась к двери, но Кузьма вдруг догнал ее, поцеловал, затем обнял одной рукой, второй притянул к себе мать, проговорил тихо: «Вы так похожи!» — и отпустил. Отступил назад.
— Ждите, я скоро вернусь, и мы побеседуем.
Женщины вышли.
— Я их провожу, — индифферентным тоном сказал Хасид.
Кузьма усмехнулся, но беззлобно, с грустью.
— Дипломат хренов… дал ты мне урок, однако… конечно, проводи и возвращайся. Только бутылку оставь. И не смотри на меня укоризненно, через час я буду как огурчик.
Хасид протянул ему бутылку шампанского, пошел к двери.
— Слушай, — сказал ему в спину Кузьма с какой-то виноватой нерешительностью. — Как ты думаешь…
Хасид оглянулся.
— Как ты думаешь, — продолжал Кузьма, — они подружатся?
Хасид понял, что речь идет о взаимоотношениях матери и Кати. Уверенно ответил:
— Непременно! — И добавил: — Если только объект их обожания будет вести себя умней, чем сегодня.
Безопасник вышел.
Кузьма проводил его задумчивым взглядом, налил в стакан вина, поднес ко рту, но пить не стал. Передумал. Проговорил вслух:
— Интересно, кто сказал: не борись с собой, все равно проиграешь?
Внезапно бугристая, сложенная из крупных камней стена бунгало превратилась в гладкое зеркало, карикатурно отразившее интерьер комнаты и человека в ней. Кузьма вздрогнул, разглядывая свое кривое отражение, потом вдруг по какому-то наитию швырнул в это зеркало стакан с шампанским. Тот беззвучно нырнул в стену, исчез, по зеркальной поверхности пробежала волна блеска, словно круговая волна по воде, и тотчас же изображение Ромашина обрело самостоятельность, шагнуло вперед… и вышло в комнату со стаканом в руке!