— Оружие!
ЮЮ задумчиво посмотрел на прозрачно-колеблющуюся «тень» безопасника, на торчащие из воздуха стволы «дракона» и «универсала», расстегнул уник и вынул из захвата свой пистолет.
— Кузьма, возьми.
Ромашин машинально принял протянутый «универсал».
— Оставайся здесь, жди нас.
ЮЮ и Хасид вышли. Кузьма и Аля встретились глазами.
— Не ожидала тебя здесь встретить, — задумчиво проговорила женщина.
— Да уж я тоже… — Кузьме вдруг стало грустно и весело одновременно. Грустно оттого, что Аля выбрала в друзья и любовники полковника, репутация которого была сильно подмочена связью с резидентом Дьявола, весело — оттого, что она явно не страдала от разлуки с мужем, сама сделала выбор и сняла с души Кузьмы пресс вины. Хотя виноват в создавшейся ситуации он по большому счету и не был.
— Ты ее любишь? — ироническим тоном спросила Аля.
— А ты его? — усмехнулся Кузьма.
— Пожалуй, нет… хотя он сильней тебя… в определенном смысле.
— Представляю.
— Не представляешь. И все же, Ромашин, неужели ты любишь эту бывшую игрушку Оскара?
Кузьма потемнел, сказал глухо:
— Не смей ее оскорблять!
Она с пренебрежительным видом улыбнулась.
— Разве я не права?
— Прекрати!
— А то что? Ты меня застрелишь?
Кузьма смерил Алевтину взглядом, молча повернулся и пошел к двери.
— Эй, теоретик, — окликнула она его. — Повернись.
Кузьма оглянулся и увидел направленный на него ствол парализатора. Замер, глядя на ставшее злым и некрасивым лицо бывшей жены.
— Да, ты в меня не смог бы выстрелить, теоретик, но я не столь сентиментальна. И я никогда тебе не прощу, что ты посмел уйти от меня первым!
Аля была и оставалась актрисой по жизни и любила театральные жесты.
Темный зверь прыгнул на Кузьму — так ему показалось, а в следующее мгновение он уже ничего не соображал и не чувствовал. Бывшая жена выстрелила в него из парализатора. Подбежала к упавшему, собираясь отобрать у него «универсал» Юзефа, но не успела.
Вбежавший в зал Лёвчик выстрелил в нее из своего парализатора.
Кузьма уже не видел, как Хасид привел Катю и как вокруг началась пальба.
ЮЮ удалось вызвать подмогу, «десантникам» пришлось отбиваться с помощью «дракона», в результате чего от половины замка Юзефовича практически ничего не осталось. Затем к месту сражения примчалась обойма патруля УАСС, сверху на Лебское озеро опустился спейсер службы безопасности «Орел», и сражение закончилось. Защитники ЮЮ сдались.
Но сам он сбежал.
Глава 18
БЕГСТВО В СОЛНЦЕ
В глухой вздыхающей и шепчущей темноте возникли невидимые ласковые струи, коснувшиеся огромного окаменевшего тела Кузьмы. Он их почувствовал, однако не смог увидеть и определить, что это такое и почему их прикосновение так приятно.
Струи исчезли. Кузьма ощутил укол и стал проваливаться в темноту как в омут. Каменный панцирь, сковавший тело, треснул, начал отваливаться, но этот процесс сопровождался вспышками боли, Кузьма напрягся, закричал, не слыша своего голоса, и тут же появились нежные, ласковые струи, унимающие боль, а откуда-то из невероятной дали донесся тихий, успокаивающий гул, несущий заботливое тепло.
Темнота начала отступать, рассеиваться, в ней проявились светлые прожилки и пятна. Нежные струи превратились в удивительно мягкие пальцы, перебирающие волосы на голове, а гул — в убаюкивающий ласковый женский голос.
— Катя… — прошептал Кузьма, сбрасывая с себя остатки «панциря» и силясь разлепить глаза.
— Очнулся… — донесся до него чей-то шепот.
— Лежи тихо, — влилась в уши райская музыка голоса Кати. — Тебе нужен покой. Я рядом, все нормально, спи…
— Ка… тя… — Кузьма улыбнулся и стал тонуть в тишине. Но не испугался этого, просто уснул…
Следующее его пробуждение было гораздо более приятным.
Стоило ему выбраться из душной пещеры полной неподвижности на свет, как он стал различать чьи-то негромкие голоса, увидел смутные тени, попытался протереть открытые глаза и очнулся окончательно.
Он лежал в светлой просторной комнате с закругленными углами и матово-белыми стенами, на необычной кровати, напоминающей большую люльку. Рядом стояла хрустально-серебряная, играющая разноцветными огнями колонна вириала какого-то медицинского аппарата, подсоединенного к кровати. Еще два аппарата вырастали из стены и зорко следили за лежащим целой системой окуляров и антенн.
У огромного — во всю стену — окна стояли и разговаривали трое: мужчина и две женщины. Одна из них угадала движение больного и быстро подошла. Это была Екатерина. Приблизилась и вторая.
— Мама, Катя… — сказал Кузьма с блаженной улыбкой. — Где я?
— Я говорил — рано, — проворчал мужчина. — Мысли и женщины вместе не приходят. Он еще ничего не соображает.
— Дед!..
— Лежи, не напрягайся, — сказала мама, заботливо поправляя покрывало. — Как ты себя чувствуешь?
— Нормально… спасибо… так я в клинике? Сколько же я здесь пролежал?
— Двое суток.
— Не может быть!
— К сожалению, может. Тебе достался слишком мощный разряд парализатора. Стрелок дозировкой не озаботился.
Кузьма полежал, привыкая к своему положению.
— ЮЮ задержали?
— Ушел. Не волнуйся, задержим, он в розыске, — сказал Филипп. — А вы с Хасидом еще получите за свою самодеятельность по полной программе.
— Это не самодеятельность… Нам Ян разрешил… — все поплыло перед глазами Кузьмы.
На колонне вириала перемигнулись огни, и тотчас же к голове Кузьмы придвинулись два манипулятора с сеточками, подул холодный ветерок с запахом озона, стало легче.
Катя взяла Кузьму за руку, встретила его прояснившийся взгляд, но только покачала головой. Она выглядела потерянной и грустной. Кузьма представил, сколько ей пришлось пережить, и погладил пальцы девушки, уловив ответную ласку.
— Где Ходя? — посмотрел он на деда. — С ним все в порядке? Он подтвердит, что мы действовали от имени Лапарры.
— Полковник Хаджи-Курбан продолжает нести службу в экипаже «солнечного крота». Выздоравливай, потом поговорим.
— Он вернулся?!
— Это его работа.
— Мне тоже надо вернуться на борт «крота».
— Не дури. После парализатора тебе надо восстанавливаться по крайней мере три дня. Пошли, Дениз. — Филипп взял невестку под локоть. — Нам еще надо решить кое-какие неотложные проблемы.
Мама наклонилась над Кузьмой, поцеловала в висок, погладила по щеке и вышла вместе с дедом. Катя дождалась, пока за ними закроется дверь, быстро поцеловала больного в губы и села рядом с кроватью на выросший из пола стул, продолжая держать Ромашина за руку. Он улыбнулся.
— Это ты меня гладила? Я чувствовал… так приятно!.. Давно здесь?
— Почти двое суток. Мне разрешили, я даже спала здесь.
Кузьма зажмурился, счастливо улыбаясь, потом вспомнил бой с командой ЮЮ, выстрел из парализатора, помрачнел.
— В меня стреляла моя жена…
— Я знаю, — кивнул Катя. — Не надо копаться в прошлом, лучше давай поговорим о будущем.
— Ты считаешь, оно у нас есть?
— Что ты имеешь в виду?
— А ты?
— Я говорила о нас с тобой.
— А я о будущем человечества. Представляешь, что будет, если нам не удастся нейтрализовать «огнетушитель дьявола»?
— Не представляю. Я чувствую, что все закончится благополучно и без твоего участия. Ты свое дело сделал.
— Нет, я должен быть там, вместе со всеми, с Ходей, с твоим дедом. Понимаешь? Должен! Никто не сможет лучше меня настроить «паньтао» и включить в нужный момент.
— Лежи уж, герой. — Катя снова поцеловала его в губы. — И без тебя найдутся специалисты. Слава богу, что ты пришел в себя. Наконец-то я могу на пару часов слетать домой и привести себя в порядок. Выдержишь тут без меня, никуда не сбежишь?
— Сбегу, — пообещал он. — Хотя лучше было бы сбежать вдвоем. Мне здесь нечего делать.
— Полежи хотя бы еще денек, потом я тебя заберу. Обещай мне вести себя хорошо.
— Обещаю, но только в обмен на… — Кузьма подумал. — На поцелуй.
— Обойдешься, — с притворной строгостью сказала Катя, направляясь к выходу из палаты, потом вернулась бегом, поцеловала его так, что он чуть не задохнулся, и убежала.
Кузьма остался лежать со счастливой улыбкой на губах, с сожалением подумав, что лежит в клинике, а не дома у Лапарры. Там-то он не отпустил бы Катю просто так.
— Эй, есть кто живой? — позвал он.
— Слушаю вас, — вежливо отозвался палатный инк.
— Включи мне программу новостей.
— Вам нельзя волноваться.
— Включи, не то выпрыгну в окно, — пригрозил Ромашин.
Стена слева от кровати потеряла плотность, приобрела консистенцию туманной пелены и превратилась в виом. В глубине голубой сияющей бездны вспыхнула радуга, образовала земной шар, бегущих по нему коней, фон из голубого стал темно-фиолетовым, по нему поплыла череда планет Солнечной системы, по которым проскакало стадо лошадей: это была эмблема программы мировых новостей. Затем эмблема переместилась влево, а на ее месте протаяло черное окно с ведущими передачи: очень красивой девушкой по имени Полина, бывшей «мисс Вселенная», и приятной наружности седым мужчиной. Они перечислили основные события дня и начали программу с сообщения об успешном продвижении к ядру Солнца «солнечного крота».
Виом вспыхнул непередаваемо густым оранжевым светом, показывая недра светила с более темным рисунком «стеблей», «петель», «жил» и «клубней» — уплотнений и разряжений в солнечной плазме, а также более светлых участков, обозначавших очаги «предварительного ядерного разгона». Температура в этих очагах достигала таких значений, что уже могли идти термоядерные реакции протон-протонного цикла.[61] За те двое суток, что Кузьма пролежал в клинике без сознания, «крот» успел пройти почти треть пути до ядра — то есть около двухсот двадцати тысяч километров.
— Мне надо быть там… — прошептал Кузьма, залитый потоком ало-оранжевого сияния.
К вечеру ему стало намного лучше, и он даже встал, чтобы пройтись по палате и постоять у окна, полюбоваться дивным весенним пейзажем за стенами клиники: пойма реки, обширные луга, кромка леса, неторопливо плывущие по безмятежному небу облака, сверкающие шпили какого-то мегаполиса на горизонте.
Катя прибегала дважды, занятая какими-то таинственными неотложными делами, и пообещала просить медперсонал, чтобы Ромашина отпустили из клиники на следующее утро. Скрепя сердце Кузьма позволил уговорить себя и теперь маялся, не зная, чем заняться. От нечего делать подключил к видеосистеме палаты игровую программу и начал строить виртуальный мир, моделировать ситуацию в ядре Солнца, и в это время в палату зашел Филипп Ромашин.
Директор был озабочен, скуп на слова и торопился. Он молча выключил аппаратуру виртуального моделирования, усадил внука на кровать и сел на стул сам.
— Ну-ка повтори, что вам с Ходей сказал Лапарра, когда информировал об ультиматуме?
Кузьма пожал плечами.
— Да ничего особенного. Сказал, что Катю пленили и потребовали код линии метро «крота». Потом посоветовал захватить Оскара, выяснить, где прячут Катю, и освободить. Это все. А что?
— Он не имел права отпускать вас. Ни под каким видом!
— Почему? У него оставалось всего шесть часов на раздумья. Как бы он освободил Катю, если бы не отпустил нас?
— Для этого существует множество других способов. Он мог бы послать мне сообщение.
— А если он боялся утечки информации? А так нас никто не ждал, операция прошла успешно…
Филипп усмехнулся.
— Успешно… Министр в ярости обвинил нас в превышении власти и срочно созвал Совет безопасности. Ребров снят. Юэмей Синь переведена в начальники отдела криминальной полиции. Как говорится: ни одно доброе дело не остается безнаказанным. Вот тебе и успешно…
Кузьма проглотил ком в горле.
— Я не знал… извини… а ты? Тебя оставили?
— Пришлось идти на поклон к премьеру. Мы еще кое-что могём. Ладно, не расстраивайся, все скоро изменится. Возвращайся в институт, работай.
— Вы же хотели зачислить меня в штат службы безопасности.
— Пока нет смысла. Потерпи дня три-четыре, все решится. Катю береги, она практически беззащитна, нет у нее никого, кроме тебя.
— А друзья, дед?
Филипп отвернулся, прижал ухо пальцем, получая сообщение от дежурного, грузно встал.
— Я пошел. Не раскисай тут и в игрушки не играйся. О нашем разговоре никому ни слова.
— Конечно, дед, я понимаю, мог бы и не предупреждать. Черт, как плохо все повернулось! Если бы мы знали тогда… А где Оскар?
— Пришлось вернуть папаше… в обмен на некоторую лояльность по отношению к семейству Ромашиных. Он пообещал нас не трогать.
— И вы ему верите?
— Упаси боже! Но какой-то малый резерв времени у нас есть.
— Значит, Оскар сейчас на Земле?
— Нет, вернулся с полковником Хаджи-Курбаном на «крот».
Кузьма встал, сжав кулаки.
— Тогда мне тоже надо вернуться! Наших там всего трое против пятерых.
— Может быть, даже меньше. Но тебе не надо туда идти! Знаешь поговорку? Если господь хочет наказать зайца, он дарит ему храбрость.
— Но почему?! — вскричал Кузьма. — Я уже здоров, и меня никто не заменит! И я действительно не боюсь!
— Я запрещаю тебе даже думать об этом! — тяжело проговорил Филипп и вышел.
Дверь за ним бесшумно закрылась, оставляя пациента палаты наедине со своими эмоциями и мыслями.
— Вот вздорный старик! — в сердцах сказал Кузьма. — Уел-таки… Я боюсь, и еще как! Но ведь храбрость, как говорил классик, это когда только я сам знаю, как я боюсь…
Постояв минуту у окна, бездумно глядя на красноватый закат, предвещавший ветер, Кузьма очнулся и начал торопливо собираться.
Уник отыскался в стенном шкафу, туфли тоже. Тайфа нигде не было. Чертыхнувшись, Ромашин переоделся, потушил свет в палате, не отвечая на вопросы инка, выглянул в окно — палата располагалась на третьем этаже клиники, — и прыгнул вниз.
Через полчаса он сел в такси, которое доставило его к ближайшей станции метро; ею оказалась вторая Тульская. Затем Кузьма позвонил Кате из виом-пузыря связи, сказал, не давая ей открыть рта, что отбывает на Солнце, попросил беречься и отключил связь. В кабине метро он набрал код метро «крота», сохранившийся в памяти. Вышел он уже в финиш-кабине «подсолнцехода».
«Крот» вибрировал и трясся так, что нейтрализаторы инерции и гасители колебаний не справлялись, и часть вибрации передавалась модулям отсеков, в том числе — рубке управления и жилой зоне. Но если пилот не мог покинуть рабочее место надолго, то остальные члены экипажа предпочитали отсиживаться в своих каютах, а точнее — отлеживаться в гамаках, специально взятых именно для такого случая.
Лежал и Кузьма, прибывший на борт «крота» шестого мая, в самый разгар тряски.
Приняли его спокойно, если не сказать — равнодушно, и лишь Оскар, попавшийся ему в коридоре, заметил со своей обычной самоуверенно-ехидной улыбкой:
— Битому неймется? Ну-ну… все впереди.
Кузьма прошел мимо молча, словно не заметил генерала, хотя был готов задушить его голыми руками.
С Хасидом они встретились в зоне отдыха, и безопасник, не ожидавший появления друга, поведал ему последние новости. Особенно тревожным было известие о странной атмосфере среди экипажа, практически отказавшегося заботиться о системах «крота» и контролировать движение машины к цели. Даже Беата Полонска, женщина неукротимой энергии и любознательности, потеряла интерес к происходящему и проводила время в основном в своей каюте, нехотя откликаясь на вызовы.
Кузьма предположил, что все это результат огромного психологического давления на души членов экспедиции, эффекта «ожидания смерти», и Хасид с ним согласился, но легче обоим от этого не стало. А Лапарра даже не поинтересовался, чем закончился их поход. То ли уже знал все от Оскара или директора УАСС, то ли был слишком занят управлением и прокладкой курса. И это обстоятельство тоже не могло не беспокоить безопасника и его друга. Однако, что бы ни происходило на борту «крота», аппарат по-прежнему упорно «грыз» плазму солнечных недр и продвигался к ядру, преодолевая каждый час примерно три с половиной тысячи километров.
Седьмого мая он пересек границу слоя «ядерного возбуждения» с температурой в полтора миллиона градусов, и вибрация в отсеках машины усилилась. Ходить по ее коридорам стало почти невозможно: позвоночник выдерживал не больше полминуты, а потом начинал нестерпимо болеть. Объяснил это явление Уве Хесслер.