Александр Борисов
Особый отдел империи
История Заграничной агентуры российских спецслужб
Истории — это политика, обращенная в прошлое.
ЭКСКУРСИЯ В ЦВЕТНОЙ ТУМАН
Мой добрый приятель, в прошлом петербургский, а ныне симферопольский литературовед Виктор Мещеряков, как-то признался, что в излюбленные свои XVIII–XIX века погрузился исключительно по той причине, что свершившаяся история лишена раздражающих незавершенности и хаотизма настоящего, все в ней уже окончательно сотворено и очевидно. Хотя позиция эта помогла ему написать, например, прекрасное исследование о Грибоедове, увы! самовнушения здесь куда больше, чем истины… Ибо при попытке взглянуть на события минувшего, так сказать, с птичьего полета, чтобы увидеть не отдельный факт или событийную линию, а общую динамику и логику происходящего, картина представляется зачастую настолько запутанной, непостижимой и сюрреалистичной, что куда там Полю Дельво, Максу Эрнсту и Сальватору Дали вместе взятым! Впрочем, должен признаться, меня это не столько раздражает, сколько разжигает аппетит как следует призадуматься, взыскуя смысла. И если даже непонятное остается порой непонятым, а загадка нерешенной, что в том дурного? Это лишь означает, что в который раз совершенно по-блоковски
И сейчас я предлагаю вам вместе поблуждать в этой радужной дымке, размывающей и причудливо окрашивающей, казалось бы, столь хорошо знакомые очертания. Подобная экскурсия тем интереснее, что всевозможной конкретики фактов, свидетельств, описаний в предлагаемой вашему вниманию книге более чем достаточно.
Читая эту книгу, я никак не мог избавиться от ощущения, будто передо мной не документальное повествование, а парадоксалистский роман в духе «Человека, который был Четвергом» с детских лет почитаемого мною Гилберта Кийта Честертона. Причем масштабы взаимопроникновения и срастания подрывной и охранной структур столь непредставимы, что писательское воображение перед ними, надо признать, откровенно бледнеет: порою попросту невозможно разобраться в невероятных хитросплетениях судеб представителей двух противостоящих (по идее) лагерей революционеров и полиции.
Дивны, воистину дивны дела Твои, Господи!
Кем были они все, эти рачковские, дегаевы и азефы вкупе с иными прочими, коим несть числа? Кем были «благородные богатыри русского политического сыска»?
Кем почитали все они себя, нам никогда уже не узнать, тем более что их собственным, зафиксированным современниками обмолвкам и мемуарно-эпистолярным признаниям верить ни в коей мере нельзя: и личины в этих случайных ли, намеренных ли словах слишком отчетливо проступали, и естественного желания предстать граду и миру краше, чем есть, со счетов не скинешь. Что же до фактов…
Судите сами.
За время захлестнувшего империю в первое десятилетие нашего века разгула терроризма, провозглашенного в свое время достославным Морозовым-шлиссельбуржцем первейшим оружием революционера («…мы признаем политическое убийство за одно из главных средств борьбы с деспотизмом»), погибли и получили ранения до семнадцати тысяч человек, две трети из них были, естественно, теми щепками, что летят, как известно, при рубке леса. Главную же треть составили, согласно «Истории терроризма в России» О. В. Будницкого, великий князь, два министра, тридцать три генерал-губернатора, губернатора и вице-губернатора, двое депутатов Государственной думы, шестнадцать градоначальников, начальников окружных отделений, полицмейстеров, прокуроров, их помощников и начальников сыскных отделений, семеро генералов и адмиралов, полтора десятка полковников, восемь присяжных поверенных, двадцать шесть агентов полиции, и так вплоть до чиновников четырнадцатого разряда.
Но!
Петербуржский инспектор секретной полиции, жандармский подполковник Георгий Порфирьевич Судей-кин, пал от руки отставного штабс-капитана Сергея Де-гаева — не только народовольца, но и собственного, заметим, агента.