Из разговоров с вышеупомянутыми начальствующими лицами у меня сложилось твердое убеждение, что они, безусловно, заинтересованы в том, чтобы подобные явления устранялись во что бы то ни стало.
Общий план был следующий: создать у немцев впечатление, что они имеют в нашем лице дело с хорошо сорганизовавшейся и безусловно им преданной группой, которой они могут вполне доверять.
Весной 1915 г. я и Литвин разновременно опять уехали за границу: он — в Париж, я — в Цюрих. Достав упомянутую выше заметку, напечатанную во многих французских газетах, я и Литвин поехали к военному атташе немецкого посольства в Берне фон Бисмарку.
Прочитав заметку, фон Бисмарк попросил нас подождать несколько дней, пока он снесется по данному поводу с Берлином. Очевидно, из Берлина ответ получился вполне удовлетворительный, так как при нашем вторичном посещении его он нам передал, что для дальнейших переговоров с нами едет из Берлина специально командированный человек. Таковой действительно приехал. Первое свидание с приехавшим состоялось на квартире у Бисмарка приблизительно в мае 1915 г. Приезжий отрекомендовался американским гражданином Джиакомини. На самом же деле в нем как по выправке, так и по произношению легко было узнать немецкого офицера. По почтительному обращению с ним майора Бисмарка можно было заключить, что он занимает видное место.
Джиакомини привез с собой целый список русских фабрик и заводов, которые ему было бы приятно уничтожить. Помимо этого списка, как первоочередную задачу он выставляет покушение (хотя бы и безрезультатное) на жизнь бывшего министра Сазонова, которого они с Бисмарком считали злейшим врагом немцев, и разрушение некоторых угольных копей в Донецком бассейне.
Джиакомини, сносно говоривший по-русски, сказал нам, что он собирается выехать в Россию, где будет руководить нашей дальнейшей работой. Литвин тут же дал ему адрес: Невский, 55 и назвал какую-то фамилию, которую я теперь не помню.
Расставшись с Джиакомини, Литвин немедленно протелеграфировал в Петроград, в Департамент полиции, данный им Джиакомини адрес и фамилию, прося немедленно посадить там филера под такой кличкой.
Вернувшись в Париж, мы спросили Департамент полиции, как нам быть дальше. В ответ получилась телеграмма о том, чтобы в Россию выехал один только я.
Приехав в Петроград, я обратился к бывшему вице-дирекгору Департамента полиции Васильеву, который меня и ознакомил с тем, что им было предпринято по этому делу.
Они под указанной Литвиным фамилией и по данному адресу посадили филера, устроили наружное наблюдение, сообщили подробные приметы Джиакомини начальникам пограничных пунктов с указанием такого на границе не задерживать, но иметь над ним неусыпное наблюдение. Из разговора с Васильевым я вынес впечатление, что он этим делом очень интересуется и, безусловно, будет рад, если удастся таким образом раскрыть несомненно существующую в России немецкую агентуру.
Ожидания наши были напрасны. Джиакомини в Россию упорно не приезжал. Прождав все сроки и еще несколько дней сверх того, мы запросили по телеграфу фон Бисмарка о причине неприезда Джиакомини. Была отправлена следующая телеграмма на французском языке: «Беспокоюсь отсутствием отца. Телеграфируйте, как быть дальше. Ральф». Для ответа были даны фамилия и адрес, данные для свидания Литвиным (Невский, 55). В ответ пришла следующая телеграмма: «Выехал. Не ждите. Дело продолжайте. Ральф».
Спустя дней пять после получения этой телеграммы произошел следующий неожиданный случай: какой-то чиновник Министерства иностранных дел, впоследствии оказавшийся душевнобольным (фамилии не помню — кажется, Шаскольский), ворвался в кабинет товарища министра иностранных дел Ператова, замахнулся на него топором и едва его не убил, но был вовремя удержан.
Этот непредвиденный нами случай мы использовали следующим образом. Нами была отправлена Бисмарку телеграмма: «Подряд взят. Пришлите управляющего в Стокгольм». Впоследствии выяснилось, что ответная телеграмма пропала в пути, но я все же выехал в Стокгольм. Здесь в германском посольстве узнал, что меня уже ждут. Вместе Джиакомини приехал другой, который мне и заявил, что Джиакомини поехать в Россию не мог по непредвиденным обстоятельствам (эти обстоятельства мне до сих пор неизвестны), что работой нашей они довольны и что нужно было бы приняться за более серьезные дела, мобилизовать для этого все силы.
Этим более серьезным делом оказалось следующее: ввиду того, что, как известно немцам, еще в 1905 г. в Черноморском флоте было революционное движение, выразившееся в памятном мятеже на броненосце «Князь Потемкин», ввиду того, что во флоте сохранился антиправительственный дух, желательным является, подняв мятеж матросов, внушить им увести судна «Мария» и «Пантелеймон» в Турцию. Мне был предоставлен целый план обеспечения личной свободы и материального благосостояния для тех офицеров и матросов, которые приняли бы участие в акте, а также указания, как поступить с сопротивляющимися, причем из этой последней категории офицеров надо бросать в воду, а матросов только связывать.