2/14 сентября 1869 года Тхоржевский передал Постникову тетрадь в красивом переплете, на обложке которой золотыми буквами было вырезано «Список бумагам князя П. В. Долгорукова». По описанию Эйдельмана, тетрадь заключала в себе 56 страниц, исписанных одними заглавиями. «Список, насколько память мне дозволила, — отмечал Романн в донесении, — сходен с нашим, только гораздо больше — многого у нас нет. Документы, доставшиеся Тхоржевскому после смерти князя, разделяются на две категории: французские и русские. Вся первая комната, за отделением небольшого Прохода, от полу до стены аршина на два была наполнена кипами перевязанных пачек бумаг». Среди них, Следуя инструкции, Романн выделил переписку Долгорукова с Виктором Гюго, Кавуром, Тьером, Бисмарком, и также бумаги Карабанова, которые «касаются Екатерины II вообще, ее двора и господствовавших при ней Партий», а также сочинения Долгорукова, направленные против Наполеона III. «Тхоржевский сказал мне, — докладывал Романн, — что в ненависти к Наполеону III покойный князь шел гораздо далее Рошфора. Да и сам Тхоржевский говорил, что давно пора бы сдохнуть этой скотине. Вот как паны чтут своего „благодетеля". А может быть, поляки со смертью Наполеона питают какие-либо надежды?»
Эйдельман отмечает, что, кроме того, в отчете упоминались «бумаги по поводу положения о майоратах царства польского: Долгоруков сильно восстает против дарования сих майоратов генералам: Милютину, Ушакову, Бельгарду и другим», — имелось в виду стремление самодержавия усилить русское влияние в Польше после восстания 1863–1864 годов путем насаждения там русского наследственного неделимого землевладения. Среди бумаг оказались также «нотаты для записок о декабристах суть собрания биографий и записок Бестужева, Рылеева, Муравьева и других, письмо Тьера, в котором он объясняет причины, заставившие его быть высокого мнения о Каткове; письмо императора Александра I к Кочубею о предпочтении им жизни частного человека». Романн тут же оправдывался, что «больше просмотреть не успел: было уже поздно, и то на просмотр я употребил около двух часов». Агент сообщал: «Касательно писем Герцена Тхоржевский сказал мне, что из Брюсселя Герцен проехал в Лондон для заключения, между прочим, условия с Трюбнером по поводу издания „Записок Долгорукова", но что он, Тхоржевский, завтра, т. е. сегодня, напишет Герцену, чтобы он условия пока не заключал ввиду моего намерения купить для издания бумаги, а чтобы Герцен сообщил ему, когда он будет в Париже, и тогда он сообщит ему, что я к нему явлюсь. Затем он вручил мне на конверте свой адрес».
Таким образом, высочайшее «добыть» реализовывалось агентурным «купить», поскольку Романн-Постников вознамерился выкупить архив Долгорукова за казенные деньги, и, надо полагать, немалые. Очевидно, в связи с наметившейся коммерческой сделкой купли-продажи, на полях этого агентурного отчета появилась пометка, судя по ее виду, самого шефа жандармов графа Шувалова: «Я прошу копию этого письма». Вполне возможно, доносом заинтересовались «на самом верху» и копия потребовалась Александру II.
Далее Романну предстояло самое трудное: Тхоржев-ский и Огарев были уже согласны на продажу архива, но требовалось «добро» на сделку от Герцена. Герцен же распознавал недругов много тоньше, чем его друзья. Однажды он написал Огареву, который пытался покровительствовать одному русскому эмигранту, что «таких господ» чувствует на расстоянии, и, хотя ни разу не видел этого господина, впоследствии оказался прав. Проницательность Герцена была известна руководству III Отделения и даже учтена в инструкции Романну. «Имея в виду Вашу инструкцию, — отчитывался агент Филиппеусу, — я воздерживался от свиданий с Герценом, пока не вынужден был к тому».
Необходимость встречи с Герценом усугублялась тем, что Романн боялся, как бы самые важные бумаги не ушли из архива Долгорукова в Вольную типографию и не были там опубликованы. Хотя «Колокол» в то время уже не выходил, Герценом выпускались французское и русское приложения к нему. Так, 15 февраля 1869 года вышло очередное Приложение к «Колоколу» на французском языке. III Отделение, как оказалось, не подозревало об этих изданиях-приложениях, и Романн-Постников осторожно намекнул на нерадивость своего ведомства в очередном донесении: «Вероятно, это не было известно по заграничному отделению, иначе оно было бы мне передано при отъезде». Из этого доноса следует отметить, что в структуре охранки уже существовало целое «заграничное отделение», на которое ссылается его агент. В указанном Романном «Приложении» были опубликованы некоторые исторические документы из «секретного архива» Долгорукова, в то время когда ни один из них еще не мог появиться в России. Среди публикаций в «Приложении» были: письмо Марии Федоровны Плещееву о гибели Павла I; свидетельство очевидца о страшных расправах над польскими бунтовщиками 1830–1831 годов; записки Карабанова о попытке Григория Орлова жениться на Екатерине II; несколько «сумасшедших» приказов Павла I; секретная переписка духовного ведомства; отказы декабристов Муравьева, Волконского и Трубецкого принять царскую «милость» — возвращение их детям прав при условии перемены ими декабристских фамилий. Эйдельман отмечает, что, готовясь к встрече с Герценом, Романн-Посгников «внутренне перестраивался» и, видимо, для вхождения в роль первые отчеты из Парижа писал более развязно, лем прежние, и даже осмелился рекомендовать начальству реформу российской гвардейской жандармерии на манер французской. Тут он зарвался, потому что на полях его отчета Филиппеус пометил: «Его не спросили!»