Историк С. Г. Беляев в сборнике «Русская эмиграция до 1917 года — лаборатория либеральной и революционной жизни» отмечает, что у российских властей установились довольно тесные отношения с парижской полицией еще со времен «инцидента» Л. Гартмана — организатора одного из покушений на Александра II на Курской дороге в ноябре 1879 года и, по слухам, готовившего теракт против Александра III. Избегнув ареста, Гартман нашел себе убежище в Париже. Когда об этом узнала французская полиция, она, по взаимной солидарности, связывающей все полиции мира — как отмечает М. Н. Покровский в книге «Дипломатия и войны царской России в XIX столетии, — поспешила его арестовать. Но затем французское правительство задалось вопросом: что же делать с Гартманом дальше? Русский посол — тогда князь Орлов — потребовал выдачи Гартмана. Министерство Фрейсине отнюдь не хотело ссориться с Россией, но выдача, несомненно, политического эмигранта настолько противоречила веками сложившемуся праву убежища, что французские министры заколебались. Несмотря на добросовестные усилия князя Орлова им помочь посредством сформулированого обвинения, как «покушения произвести крушение пассажирского поезда», Фрейсине и его коллеги не смогли Принять русскую формулировку, ибо слишком очевидно было, что классификация преступления определяется его мотивами, а отнюдь не объектом. Гартман был освобожден из-под ареста. В Петербурге были очень раздосадованы этим делом и долго его помнили. Князь Орлов получил приказание уехать в отпуск — и уехал весьма демонстративно, не сделав ни одного официального визита.
В гораздо более деликатное положение попало министерство того же Фрейсине, когда в 1885 году амнистировало князя Кропоткина, в качестве анархиста отбывавшего наказание по приговору французского суда. Весьма возможно, что в Париже просто не отдавали себе ясного отчета относительно значения Кропоткина в русском революционном движении. В Париже были немало удивлены, когда узнали, что, по петербургским представлениям, этот акт французского правительства «затруднит дальнейшее развитие дружественных отношений России и Франции».
Префект парижской полиции Л.Андрие, помня об этом инциденте, а также имея в виду убийство Александра II, обращался к русскому правительству со словами о том, что «есть раны, которые требуют раскаленного железа, и нигилизм из числа таких ран… Для страшных болезней нужны страшные лекарства. Следует также прибегнуть к силе денег. Купленный продаст и сообщников… у нас, во Франции… сумма тайных расходов очень велика».
Под покровительством Андрие в качестве парижских агентов «Дружины» начали свою полицейскую карьеру — Рачковский и Бинт. О поездке в 1881 году в Париж в связи с планами «Дружины» убить Гартмана говорит в своих воспоминаниях С. Ю. Витте. В Париже «под видом изучения рабочего вопроса, а между тем более сыщиком нигилистов» находился тогда же С. С. Татищев.
«Дружинниками» становились многие чиновники русского посольства в Париже. Таким образом, активность «Дружины» во французской столице была весьма велика и находила поддержку многих официальных французских лиц. Татищев, например, встречался в Париже с премьер-министром и министром иностранных дел Франции Гамбетгой. Следует, очевидно, иметь в виду, что у русско-французской дружбы, кроме политической стороны в общем смысле, была еще сторона политическая в том более специальном смысле, в каком говорят о политическом преступлении или о политической полиции. Позабыв об этой — стороне, нельзя понять многое во взаимных отношениях французской дипломатии и русского двора.
«Отчет» указывает, что во главе парижской агентуры «Священной дружины» первоначально стоял Клеман Фабр де Лагранж, который характеризуется в нем как «один из известнейших полицейских чиновников времен Империи». Известный французский публицист Э. Керат-ри называл Лагранжа «наиболее опасным для общественного порядка человеком» во всей Франции. Очевидно, опыт Лагранжа по части различного рода политических провокаций и убийств привлек внимание «дружинников».
Кроме убийства Гартмана, «Дружина» замышляла убить П. А. Кропоткина и издателя газеты «Intransigeant» («Непримиримый») А. Рошфора, к которому в 1880 году обращалась «Народная воля». Как и план убить Гартмана, эта затея была полной авантюрой, помощь же Лагранжа была оценена «Дружиной» весьма критически. В «Отчете» говорится, что «он оказался совсем не подходящим для своей новой роли — раскрытия русской крамолы за границей… особые свойства русского революционного движения и русских эмигрантов были ему совершенно непонятны. К тому же он был стар и очень дорог». Поэтому от его услуг отказались. Однако такое объяснение со стороны составителей «Отчета» было явной попыткой выдать нужду за добродетель, поскольку на самом деле Лагранжу пришлось оставить службу в «Дружине» из-за разоблачений в «Intransigeant».