– Геннадий, погоду у нас знаешь?.. Как намерен садиться?
– Командир считает, сядем нормально, – ответил Геннадий Осипович; тоже, очевидно, узнавший голос своего бывшего командира.
– Что у вас с топливом, Геннадий? Может, дотянете до Челябинска?
– Нет, Виктор, садиться будем в Кольцове. Керосина сейчас около трех тонн.
– Значит, только на посадку?
– Только па посадку и с первого захода.
– Локатор в порядке?
– На локатор надежды нет: командиру нужен обогрев стекол. Так что вся надежда на «землю».
– Ясно. Я переключу на тебя всю технику. Подвести-то мы тебя подведем, а как будете садиться?
– Сделай полосу посветлей.
– Это само собой. Включим освещение на максимум.[25]
– Ты меня не понял. Вспомни: сорок пятый. Кенигсберг. Возвращались ночью. Подбили нас. Вспомнил?
– Понял. Включим прожекторы. На какой высоте прошли Артемовский?
– Две сто.
Крылов отодвинулся от микрофона, вытащил из кармана носовой платок и вытер вспотевший лоб.
– Что у вас было в сорок пятом? – услышал он над собой голос Ивановского.
Все начальство, пока он разговаривал со штурма ном 75410-го, от стола руководителя полетов пере шло к пульту «восточного» диспетчера: связь с самолетом шла по «громкой», значит, весь разговор слышали.
– Подбили нас зенитчики, – объяснил Крылов. – На честном слове дотянули до аэродрома, а там – низкая облачность, дождь.
– Как же вы сели?
– Осветили аэродром автомобилями. Завернули на поле какую-то автороту.
Ивановский внимательно посмотрел на Крылова, потом оглянулся на главного инженера управления.
– Сколько у вас автомашин?
– Штук двадцать наберется… – не очень определенно ответил главный инженер.
Недоумение главного инженера в той или иной степени разделяли все: при любой аварийной посадке на поле оставляют только пожарные машины и «скорую помощь». Все, что может помешать посадке, убирают. А тут – целая автоколонна!
Ивановский мельком глянул на главного инженера, встал, обогнул пульт и подошел к окну. Из окна был виден кусок аэродрома и цепочки огней вдоль взлетно-посадочной полосы. А еще дальше, за полосой, смутно угадывался силуэт радиолокатора. «Хоть бы луч, какой пробил эту проклятую облачность! А у них еще и дворники не работают – значит, на стеклах слой воды. Совсем вслепую прядется сажать… Дождь как назло!»
Начальник управления подошел к пульту.
– Где здесь ЦДА?[26]
Виталий Витковскнй мгновенно нашел нужный тумблер, схватил телефонную трубку селектора и протянул Ивановскому. – ЦДА? – спросил начальник управления. – Ивановский. Почему не доложили о подготовке к приему аварийного самолета?
Выслушал и отрезал:
– Через пять минут полоса чтоб была готова! Я без вас знаю, что они могут сесть и со льдом. Могут, но не должны! И вот еще что: сколько у вас сейчас автомашин на ходу?.. Так. Топливозаправщики не годятся. Остальные все до единой, немедленно на летное поле, вдоль начала полосы, и прикажите шоферам включить фары на полную мощность. Приказ ясен? Да, вот еще что: не исключено, что самолет при посадке выкатится за «борт», поэтому автомашины расставьте так, чтобы не мешали. Ясно? Выполняйте!
02 часа 01 мин,
Москва, Центральная диспетчерская Аэрофлота
Генеральный конструктор разрешил повторить полет на высоте восемьсот метров, Двигатель летчики 75610-го запустили в час сорок восемь. Запустили с третьей попытки, меняя по рекомендациям главного конструктора режимы, и едва двигатель набрал номинальные обороты, как диспетчер порта Домодедово начал передавать указания по запуску в ЦДС.
Указания принимал Козырев, записывал, а Павлов тут же по другому телефону передавал их в радиоцентр. Передача рекомендаций была закончена в час пятьдесят девять, а еще через минуту позвонил министр.
Министр: Товарищ Павлов? Мне только что доложили «соседи»… – министр сделал ударение на слове «доложили», отчего оно в сочетании с «соседями» приобретало язвительно-иронический оттенок, – что самолет вдет со сниженном до пяти метров в секунду. Идет или падает, товарищ Павлов?
Павлов: Я только что получил от командира корабля радиограмму; «Полет протекает нормально». Думаю, что они начали снижение перед заходом на…
Министр: Самолет, согласно наблюдениям «соседей», начал обледеневать… В ноль сорок, а не перед заходом, как вам кажется.
Павлов: пять минут назад командиру выданы рекомендации о запуске двигателя. Испытания…
Министр: И вы уверены, что командир воспользуется вашими рекомендациями?
Павлов: Я считаю, что мы сделали все воз..
Министр: Это мы узнаем через двадцать три минуты. Т не вам давать оценку своим действиям. Я выражаюсь ясно?
Павлов: Ясно, товарищ министр.
Услышав отбойные гудки, Владимир Павлович положил трубку на аппарат и повернулся к Козыреву. Его мало волновало – слышал ли тот разнос министра. И все же настолько несправедлив был этот разнос, даже под горячую руку, даже в такую горячую минуту, что к Козыреву он повернулся если не за сочувствием, то во всяком случае – за поддержкой.
– Александр Иванович, ты ведь летчик? Что бы стал делать на месте командира аварийного корабля? Нежели бы не стал запускать третий двигатель? – Да, – ответил Козырев без колебаний.
02 часа 10 мин.
Салон самолета № 75410
Обход второго салона не дал ничего – спрашивать аспирин было не у кого. Майор Камышин не верил своим глазам: все семьдесят пассажиров спали! Что это – полное неведение, что творится с самолетом и что их ждет при посадке, или такое невероятное пренебрежение к опасности? Впрочем, один пассажир не спал. В первом ряду салона майор заметил перебежчика – читинского «зайца». Устроился «заяц» не так уж плохо; откинув со стенки детскую кроватку, он превратил ее в столик – две бутылки коньяка, пакет с яблоками…
– Пойдемте, – сказала Людмила, трогая майора за рукав и только теперь сообразив, что она не столько ищет лекарство для больного ребенка, сколько повторяет обход самолета – точно так же, как три часа назад шла с Невьянцевым. С той лишь разницей, что она теперь шла с майором.
Разбудить пассажиров все равно придется, так как, судя по всему, самолет уже идет на посадку. Командир лишь оттягивает момент, когда придется всем объяснять, что они должны делать, если посадка окажется неудачной. А в том, что посадка будет тяжелой, она не сомневалась: стал бы Селезнев заставлять ее готовить трапы? «А может, не нужно предупреждать пассажиров об аварийной посадке? Но как тогда справиться одной с эвакуацией? А Татьяна…» А Татьяна по-прежнему ни о чем не подозревала, и чем дальше, тем все меньше хотелось Людмиле посвящать ее в дела самолетные. «Вот, может, майор?..» – подумала она.
– Где вас так угораздило? Горели в воздухе? – Горел, – ответил Камышин.
«Да, кажется, не ошиблась: Татьяну он, во всяком случае, заменять сможет», – поняла Людмила и крепко сжала локоть майора. – И орден дали за это? – спросила она.
– Почти за это. Десантники успели выпрыгнуть.
– Сколько?
– Добрый взвод.
– Могли бы дать орден и побольше. – Спасибо и на этом.
Они дошли до конца салона и повернули назад – все спали.
– Поразительное дело, – сказал майор.
– Что поразительно? – насторожилась Людмила.
– Да так… Бравые ребята.
– Это не десантники, – неожиданно зло оборвала майора Людмила.
– Я понимаю, – стушевался майор. – И все же подготовиться к посадке надо бы.