– Если мне придется защищать и удерживать крепость Фовос, то я клянусь, что сделаю это, – произнес Уллиор. Он не станет уклоняться от своего долга. Но он сделает последнюю попытку заполучить то, что освободит его от страха. – Но я молюсь, чтобы мне было суждено вечно сражаться вместе с вами, лорд-целестант. – Он помедлил, а затем, в отчаянии, произнес то, что никогда раньше не осмеливался. – Даруйте мне судьбу стать одним из вас. – К его унижению, голос дрогнул.
– Это не мне решать, – ответил Вентор суровым, но лишенным гнева тоном. – Это благословение Зигмара. – «Благословение» он произнес так, словно это было не совсем правильное слово.
Уллиор склонил голову, его лицо горело от стыда. «Но я должен был спросить. Я должен был попытаться. Вы не понимаете, что делаете со мной». Однако все эти слова он не мог произнести, не потеряв той чести, которая у него осталась.
***
Наковальни Молотодержца ушли ближе к вечеру. Уллиор стоял во главе своих войск. Поскольку теперь Фовос был их постоянным постом, их Вольную роту назвали Стражами Стен. Они вытянулись по стойке смирно, пока Наковальни промаршировали между ними и вышли из ворот. Когда Вентор верхом на своем дракоте проезжал мимо, Уллиору показалось, что во взгляде, который он бросил в его сторону, была нотка жалости.
Это не принесло ему утешения. Его страх только усилился.
Уллиор поднялся по ступенькам на крепостные валы внешней стены и наблюдал, как колонна Наковален Молотодержца медленно уходила в сторону кромки, пока совсем не исчезла. Затем он повернулся, чтобы обратиться к собравшимся Стражам Стен во внутреннем дворе внизу.
– Товарищи из Вольной роты, – произнес он. – С этого дня и впредь Фовос будет самой неусыпной крепостью в Шаише. Наш дозор никогда не сомкнет глаз. Дланью Наковален Молотодержца Зигмар доверил нам охранять эту землю, и мы исполним свой долг. Наши воины доказали свою храбрость. И теперь мы докажем вновь: то, что было захвачено, будет удержано навечно!
Ему ответили одобрительные возгласы, и он увидел на лицах Страж Стен отражение своей собственной решимости. Он также увидел признаки облегчения и уверенности. Уллиор никогда ни с кем не говорил о своих страхах. Неужели они тоже испытывали страх перед Полуночной?
Он надеялся, что нет. Бдительность была залогом выживания, но если страх распространился, несмотря на бездействие башни, то какие у них были шансы?
«Не думай так. Ты не можешь позволить себе так думать».
Одия Батас, его заместитель, подошла с другого конца зубчатой стены.
– Каковы будут ваши приказы, капитан? – спросила она. В ее обветренном лице не было страха. Она вела кампании на обширных полях сражений и теперь была готова стать стражем. В ее стойкости Уллиор узрел надежность, в которой так сильно нуждался.
– Пустота вокруг не должна усыпить нас, – произнес Уллиор. Он указал на Полуночную. – Враг всегда перед нами. Угроза не исчезнет, пока башня не рухнет. – Если это вообще возможно. – До того дня крепость Фовос находится в состоянии максимальной боевой готовности. Ночью дозор удваивается.
– Будет сделано, – ответил Одия.
– Первое дежурство каждой ночи будет моим.
Так, по прошествии некоторого времени, стало и последнее. Уллиор понял, что спать по ночам невозможно. После первого дежурства, вернувшись в свои покои на вершине центральной башни, он лежал в постели с широко открытыми глазами, ожидая звуков нападения и резни. Поэтому он снова поднимался и стоял на страже, глядя в сторону средоточия, и даже не думал об отдыхе, пока не увидит рассвет.
Он пытался поспать несколько часов днем, но мысль о предстоящей ночи не давала ему уснуть. Грань между страхом и долгом исчезла. Раб и того, и другого, он заставлял себя работать до тех пор, пока его стойкость не пустила трещину. Он ощутил, как тяжкой стеной над ним нависло изнеможение. И он верил, что ему удастся еще какое-то время сдерживать ее. Уллиор считал, что у него хорошо получается скрывать это напряжение.
Но понял, что был неправ, когда Одия заговорила с ним через несколько недель после ухода Наковален Молотодержца. Она нашла его, когда уже смеркалось. Он снова стоял на стенах, ощущая некоторое успокоение в том, чтобы ходить по ним днем, когда он мог позволить себе проводить больше времени на крепостной стене, глядящей в сторону кромки, отвернувшись от Полуночной.