Десятью годами позже Шишков опубликует свой главный роман «Угрюм-река», где достоевщины нагонит, сколько Ф.М. и не снилось. Отец и сын пользуют одну и ту же сибирскую Кармен и убить друг друга готовы, но убивают ее. Сын женится на девице, чьих деда с бабкой зарезал его собственный пращур. Все венчается Ленским расстрелом, порождением сатанинской жадности героя-хозяина. Есенину, поклоннику Пугачева с Махно и любителю кидать баб в надлежащую волну, понравилось бы. Сталину, роже каторжной, тем более. Пильняка с Бабелем его люди убьют, Зощенко облают, а Шишкова не тронут: пусть. Впрочем, при тогдашнем курсе кинематографа на солидарность бедняков (названную в дальнейшем неореализмом) время славить барыг-миллионщиков придет только 35 лет спустя.
Будь у нас в те дальние 60-е годы критика и политология, они бы непременно зафиксировали натуральный правый откат. Города в ходе мощного послевоенного перетока селян стремительно окулачивались. Косыгинский НЭП открыл не только возможности крупных заработков (севера, нефтянка, гражданский флот), но и масштабных трат. Кино вспомнило про хватких сибирских бородачей-освоителей и первым — именно тамошнее. О заштатной Свердловской киностудии и помину б не было, каб не Ярополк Лапшин и его первая в нашем кино сага об оголтелом русском биг-бизнесе «Угрюм-река» (а после — «Приваловские миллионы», а еще после — «Демидовы»).
Что же толкнуло к повторной экранизации страну, уже прошедшую первичный искус капитализма и досыта навидавшуюся жадных устроителей Сибири и своего кармана? Правильный ответ: бабы. Колдуньи-ворожеи-русалки, коими так любит воображать себя отсталая часть женского племени. Ведьмачество, омуты, зелье, приворотный хохот, которого так много было у Шишкова и так мало у материалиста Лапшина.
Не след забывать, что столбовой, определяющей, марочной аудиторией Первого канала-производителя являются тетки. Телевидение, за вычетом спорта, у нас и так на 80 процентов женское — так ОРТ субботней сплетней, феминистскими ток-шоу, коньками со звездами и симуляцией судебных скандалов, кажется, отпугнуло от экрана мужчин вовсе. Отсюда выбор сценаристки Сапрыкиной для адаптации сугубо мужского романа (даже милицейские боевики на ОРТ пишут женщины) и густая смесь перебранки, сантимента и внезапного морализма в совершенно бесстыдной истории. Сибиряки в самой дикой глуши купаются в кальсонах. Влажные грезы Прошки по голым Анфиске, Таньке и Нинке изъяты для сбережения общественной нравственности. Напоказ живущая с богачом Анфиса после ночи падения заказывает баню, чтоб смыть грех (дикая сапрыкинская отсебятина). Да еще требует с хахаля за любовь новую избу, которую в романе он ей отгрохал сам. Из волнующей мужские сердца ветреной чертовки героиня превращается в потаскуху с припадками ложной стыдливости — любимый персонаж кумушек; такой ее и играет Юлия Пересильд.
32-летняя Софья Эрнст в роли гимназистки Нины возбуждает здоровый интерес: с чего так заневестилась дочь барышника, в такие-то годы ни разу не бывавшая замужем? Прохор, 18-летний в романе, исполнен Александром Горбатовым в те же 32 и выглядит сущим дурнем со своей манерой плясать по всякому поводу и дважды в серию бахвалиться завтрашней силой и капиталом. Что простительно мальчишке — довольно странно звучит из уст сивоусого дяди Саши.
Сибирь требует от неподготовленных натур удали и разгула. В дальней деревушке Иркутской губернии откуда-то берется цыганский хор. Поп в масленицу попрекает мирян блинами (!!). От смерти в тайге героев спасают не якуты, а неизвестно как проехавший обоз с бубенцами. Временами кажется, что все это сочинил американец, который без цыган, блинов, троек и разорванного в порыве страсти женского белья Россию вообразить не в состоянии.
Деревенские ругаются словом «деревня».
Городовых за глаза кличут полицаями.
Старший Громов, словно Киса Воробьянинов, швыряется по деревенской улице деньгами.
Штамм подступающего вирусного идиотизма начинает всерьез угрожать мозгу — а ведь прошло только четверть картины.
Как-то раз, услышав на одном из просмотров с экрана: «Станция Березайка», товарищ Сталин сухо молвил: «Вот на этой станции мы и сойдем». И ушел.
Первый канал по случаю женского дня успел показать четыре серии из шестнадцати. На этой станции мы и сойдем.
Шишков простит.
Его ясные светлые очи
До конца разглядели врага