— Леди и джентльмены. Президент Соединенных Штатов.
Фитц Джеймс Дешатен вошел в зал, расточая улыбки и дружелюбно кивая налево и направо. Он выглядел точь-в-точь, как по телевизору, правда, чуточку ниже. Сотрудники без команды выстроились полукругом, и президент начал обход. Шедший рядом директор представлял каждого, а президент пожимал руку. Информировали Дешатена отлично. Он пользовался старым наполеоновским фокусом — запоминал несколько фактов, связанных с каждой фамилией, и в нужный момент вставлял чтонибудь подходящее, словно близко знал этого человека. Для Кэтлин Даути это было: «Я рад, что здесь находится хоть один ирландец, доктор Даути», для Роджера — «Кажется, мы уже встречались, полковник Торравэй. После той знаменитой истории с русскими. Сейчас, сейчас, если не ошибаюсь, это было семь лет назад, когда я был председателем сенатской комиссии. Может быть, вы помните?». Конечно, Роджер помнил — и почувствовал себя польщенным, хоть и понимал, что президент вспомнил об этом специально, чтобы польстить ему. Дори президент выдал: «О Боже, миссис Торравэй, почему такая прелестная женщина губит свою молодость рядом с одним из этих сухарей-всезнаек?» Услышав это, Роджер слегка оцепенел. Дело даже не в том, что его так назвали, просто это был один из тех бессмысленных комплиментов, которых Дори терпеть не могла. Сейчас, однако, он не заметил и следа отвращения. Прозвучав из уст президента, этот комплимент зажег в ее глазах искорки.
— Какой приятный мужчина, — шепнула она, не сводя с президента глаз.
Добравшись до конца, президент вскочил на маленькую трибуну и начал:
— Ну что ж, друзья, я приехал сюда не болтать, а смотреть и слушать. И все же я хотел бы поблагодарить каждого из вас, за то, что вы вытерпели все эти безобразия, сквозь которые вам пришлось пройти, чтоб увидеть меня. Прошу у вас прощения. Не я это придумал. Они говорят, что это необходимо, пока вокруг крутится столько ненормальных. И пока у Свободного Мира остаются такие враги, какие они есть, а мы остаемся такими же открытыми и доверчивыми людьми, какими мы есть, — тут он улыбнулся Дори. — Ногти смыли, не обошлось?
Дори мелодично засмеялась, изумив своего мужа (Всего минуту назад она бушевала из-за того, что весь маникюр пошел прахом).
— Конечно, смыли, господин президент. Совсем, как в маникюрном салоне.
— Прошу прощения и за это. Говорят, это необходимо, чтобы убедиться, что у вас нет замаскированного био-хими-ческо-го яда, чтобы оцарапать меня при рукопожатии. Кажется, нам не остается ничего другого, как подчиниться. В любом случае, — усмехнулся он, — если дамам кажется, что это неприятная процедура, видели бы вы, что вытворяет моя старая кошка, когда они проделывают все это над ней. Хорошо, что в последний раз у нее на когтях не было яда — прежде, чем они закончили, она исцарапала трех агентов службы безопасности, моего племянника и двух собственных котят.
И президент рассмеялся. Роджер с некоторым удивлением заметил, что он сам, и Дори, и все остальные тоже смеются.
— Так или иначе, — вернулся к прежней теме президент, — я благодарен вам за ваше терпение. Но в тысячу раз больше я благодарен вам за ваши успехи в выполнении программы Человек Плюс. Не стоит и говорить, что это означает для Свободного Мира. Там, наверху — Марс, единственный достойный внимания участок недвижимости в окрестностях, не считая того, на котором обитаем мы. К концу этого десятилетия он будет кому-то принадлежать. Есть только два варианта — им или нам. Я хочу, чтобы он принадлежал нам. И если это случится, то именно благодаря вам, потому что вы подарите нам Человека Плюс, который сможет жить на Марсе. От имени всех граждан всех демократических стран Свободного Мира, от всего сердца хочу выразить вам глубокую и сердечную благодарность за воплощение этой мечты в реальность.
— А теперь, — прервал он начавшиеся было аплодисменты, — мне, кажется, пора прекратить рассуждать, и начать слушать. Я хочу знать, как дела у нашего Человека Плюс. Вам слово, генерал Скэньон.
— Слушаюсь, господин президент.
Верн Скэньон был директором исследовательского отделения Института Космической Медицины им. Гриссома. Кроме того, он был генералмайором в отставке и вел себя соответственно. Генерал посмотрел на часы, вопросительно взглянул на своего заместителя (которого иногда называл начальником штаба) и начал: