Мы пересекли полуостров с севера на юг и вкатились в лесистую, словно бы взрытую глубокими падями и крутыми холмами Карелию. Некогда большое село, Чупа стоит в стороне от современного шоссе, спрямившего старый тракт. К ней ведет довольно скверная раскатанная дорога, да и сам поселок, расположенный в верховьях узкого и длинного залива, предстал перед нами этакой "дырой" производственного типа из-за слюдяного комбината по соседству.
Оставив машины на причале местного рыбзавода, мы перебрались на палубу СРТ, который вместо работы в Атлантике нес каботажную службу по Карельскому берегу, и долго шли на восток, к морю. Губа то расширялась, то сужалась. С обеих сторон тянулись невысокие каменистые берега, поросшие редким северным леском; то там, то здесь можно было заметить следы некогда бывших селений, да искрились под солнцем старые отвалы слюдяных карьеров. Наконец впереди показался Картеш - круто сбегавший к воде каменный бугор, на котором среди низкорослых сосенок виднелись крыши нескольких домиков. На рейде стояло два судна - принадлежащее научной станции и бывший тральщик, на палубе которого суетились люди.
Установка уже работала. Она состояла из нескольких баков нержавеющей стали с движущимися валами-транспортерами, которые одновременно играли роль калибровочных сит для раковин, и шнеков, по которым мидии подавались в дробитель. Субстраты с раковинами и всем, чем они обросли за три-четыре года, попадали сначала в пресную воду, потом - в кипяток, а дальше начинался их "очистительный" путь. В результате от всей массы, поднятой на борт судна, оставался небольшой полиэтиленовый пакетик с розовато-желтыми охлажденными тельцами моллюсков. Сами по себе они были безвкусны: нечто вроде мягкой резины...
Телевизионщики профессионально перетаскивали с места на место штативы и камеры, включали и выключали софиты, хотя светило солнце. Они снимали установку в целом, отдельные ее части, грязную пену, сбегавшую через край кипящего бака, и тут же, крупным планом,- лица и руки ученых и производственников в их "звездный час".
Нам объяснили, что по ряду объективных причин урожай на этой плантации оказался хуже, чем ожидали: мидий мало, они мелкие. На других должно быть лучше. Тут же привели цифры урожая с португальских плантаций, доказывающие возможности роста моллюска. "А как среднегодовые температуры и питательная среда у португальцев?" - поинтересовался я. Оказалось, что то и другое являет глазу более отрадную картину, чем Белое море, которое, как тут же выяснилось, не идет ни в какое сравнение и с Японским морем. "А такие установки за рубежом есть?" - спросил в свою очередь Виктор, потому что хозяев явно шокировало наше молчание.
Вопрос Георги не отличался тактичностью, однако нам ответили: да, есть, причем весьма производительные. Но эта не скопирована, а создана инженерной мыслью конструкторского коллектива "Севрыбы". Конечно, она еще далека от совершенства, зато своя, отечественная.
Нам было достаточно. Мы отказались от дальнейшей программы, предполагавшей еще сутки пребывания на Картеше, и попросили, чтобы нас перебросили на другой берег Кандалакшского залива, в Умбу, до которой расстояние было почти таким же, как до Чупы. СРТ - не маленький катер, но предложение наше приняли с чувством явного облегчения, поскольку мы со своим скепсисом, оказались инородными телами в праздничной смычке науки и производства.
Другие фермы смотреть мы отказались.
- ...Во-первых, подобные фермы на Белом море возможны только у Карельского берега и в Кандалакшском заливе,- продолжает рассуждать Георги.- Для них нужны глубокие, хорошо защищенные от ветров и течений бухты, а у других берегов одни мелководья и зимой сутолока льдов. Карелы на зиму притапливают субстраты, а что делать здесь? Во-вторых, сколько надо сил и средств, чтобы получить такой вот пакетик мидий?! О каких доходах может идти речь? Да и мидии крохотные... Несерьезно все это как-то!
Вечер на очередной пустующей тоне - время наших долгих разговоров. Днем даже на кратких остановках мы редко говорим о том, что занимает каждого из нас, накапливая мысли и ощущения, как накапливает пыльцу пчела, перелетая с цветка на цветок. Но вот наступает момент, когда спрессованные неутомимой труженицей крупинки, почти невидимые глазу, становятся весомыми обножками, которые пчела приносит в общую кладовую.
Обножки из цветочной пыльцы - пища для пчел; наши дневные мысли - пища для вечерних бесед.
Я согласен с Виктором: здесь, на Берегу, никакие марикультуры невозможны. На Мурманском берегу? Не знаю, но людей там давно уже нет, всех выселили вглубь полуострова.
- У мидиевых ферм, на мой взгляд, только одно будущее - очистка морской воды,- говорю я Георги.- Каждый моллюск пропускает через себя чуть ли не полтонны воды в сутки, очищая ее лучше всяких фильтров. Мы загрязняем море быстрее, чем оно успевает самоочищаться, мидии не справляются и погибают. Вот тут их массовое разведение оправдано и экологически, и экономически. Но заниматься этим должны не колхозы, а государство, озабоченное положением дел у своих берегов. Вернее, могут и колхозы, но уже финансировать их должно государство...
- Значит, Каргин в известной мере прав? Ведь с таких плантаций можно получать огромное количество белка как побочного продукта! Сразу решается две задачи: очищение воды и получение мяса мидий...
- Нет.
- Почему - нет?
- Потому что одно исключает другое. Ведь моллюск мидии очищает море, как пылесос - нашу квартиру. Пыль и грязь, собранные пылесосом, никуда не исчезают, они заполняют его камеру, откуда их надо извлекать и куда-то выбрасывать. Все химические соединения, в том числе ядовитые и радиоактивные, концентрация которых в воде быстро повышается, скапливаются в белке моллюска. Каргин предлагает его использовать как пищевое сырье. А его можно использовать разве что для получения этих самых химических элементов! Живые очистительные установки потребуют хорошо налаженной контрольной службы, проверяющей состояние мидий и их замену. Нельзя допустить их естественную гибель и отмирание, поскольку тогда в морскую воду вернутся все те вредные вещества, которые связаны моллюском. И встает проблема: как их утилизировать? Куда девать?
- А как же норвежцы, считающие, что они смогут производить в год до двухсот тысяч тонн мидий?
- Выращивая их в фиордах, омываемых чистым и теплым Гольфстримом? Наверное, так это и будет. В Норвегии, но не в Белом море, которое замерзает и становится грязнее год от года...
Так перечеркивается один из пунктов намеченной было программы развития Берега.
- То же самое, по-видимому, и с водорослями,- говорит, помолчав, Георги.- По сравнению с дальне восточной ламинарией, лист которой достигает нескольких десятков метров, наша северная оказывается карликом. Весь лист - слоевище,- наросший за лето, зимой растворяется и весной начинает нарастать снова. Поэтому объемы ресурсов практически не увеличиваются. Каргин же, ссылаясь на опыты Ксении Петровны Гемп, которые показали возможность искусственного выращивания подводных зарослей, выдирает своими драгами последние их остатки вокруг Соловецких островов, уверяя, что со временем там все восстановят! Это уже спекуляция на науке, которая ничего конкретного пока не обещает...
- Да.
- Вот и выходит, что марикультуры, на которые возлагали столь большие надежды, не оправдывают себя на Севере даже в первом приближении. То же самое и с прибрежным ловом! Белое море - не Охотское с его крабами и не Тихий океан. В нем и раньше водилась только треска да селедка, а теперь и этого нет. Боюсь, что и не будет, во всяком случае в исторически обозримый промежуток времени...
- Получается, что так. Это не для поморов...
- Остается традиционное: селедка, семга, навага, озерный лов, олени. И как основа основ - корабли в океане. Все остальное, о чем мечталось: новые профессии жителей приморских сел, подсобные промыслы, гигантский заповедник на Терском берегу с его службами,- на самом деле является надстройкой над экономикой. Значит, опять тупик? И один выход - поднимать цены на эти традиционные виды продукции?