Разве случайно во всех подобных местах человек отмечает действие каких-то сил, которые жрецами первобытности ощущались гораздо острее, чем нами, чья восприимчивость подавлена теми энергетическими излучениями, среди которых мы живем в современном мире? И, похоже, они научились ими пользоваться
Много лет назад, занявшись разгадкой тайны каменных лабиринтов и беломорских наскальных изображений, я пришел к заключению, что их оставили одни и те же люди. Они были одними из первых "мореходов высоких широт", охотниками на морского зверя и путешественниками, освоившими берега северных морей и Ледовитого океана. Бесспорные следы двух их промысловых поселений - первой чапомской зверобойки! - мне удалось найти между Стрельной и Чапомой, куда мы идем с Виктором. Там, на мысе Востра, освобожденные ветрами от песчаных наносов, лежат разрушенные каменные очаги древних стойбищ. Вокруг них во множестве разбросаны отщепы кварца и кварцевые орудия, пережженные кости морского зверя, шлифовальные плиты, каменные топоры, долота, а главное - наконечники поворотных гарпунов, употреблявшиеся здесь за три тысячи лет до того, как они стали известны на берегах Чукотки.
Там останавливались и там жили пришельцы, потому что весь набор орудий труда и охоты резко отличается от того, что я находил на других местах древних стойбищ этого района.
Морские охотники приплывали сюда с Карельского берега. Именно там, возле теперешнего Беломорска, печально известного по истории соловецких лагерей "особого назначения", на скалах реки Выг, несмотря на все варварство наших строителей, уцелело небольшое количество "каменных полотен" - наскальных рисунков, воспроизводящих сцены жизни этих людей: охоту на морского зверя с лодок, большие многоместные суда, пригодные для дальних странствий, военные схватки на воде...
Если там и были какие-либо святилища, в чем я очень сомневаюсь, изучив сюжеты наскальных рисунков, то ничего таинственного в себе не несли, обслуживая нужды бытовой магии. Здесь не было лабиринтов и их изображений, потому что все связанное с каменными спиралями касалось уже культа мертвых и связей с потусторонним миром. Действительно, все известные нам лабиринты находятся в стороне от древних стойбищ их строителей, зато возле них весьма часто оказываются расположены "стойбища мертвых" - могильники. Самый большой такой комплекс находится на Большом Заяцком острове в Соловецком архипелаге; другие, более мелкие, известны на острове Анзер, в Финляндии возле Торнео и в других местах.
Лабиринты - двойные спирали, сложенные из камней, гравия и гальки, из земли и дерна,- сохранились на огромном пространстве северного региона: от Белого моря до Шотландии и Ирландии на западе. Они являют собой алтари, на которых древние жрецы совершали свои обряды. И одновременно они служили входами в подземное "царство мертвых". В последнем согласны все предания народов, обитающих там, где есть лабиринты.
Иными словами, в памяти бесчисленных поколений сохранялось устойчивое представление об этих спиралях, столь похожих своим рисунком на современные антенны приемо-передающих устройств широкого диапазона частот, как о неких "каналах связи", соединяющих мир людей живых с иными мирами. "Открыть вход" мог только знающий магическую формулу заклятья и точное время, когда ее следовало произнести. Последнее условие было столь же обязательным условием успеха, как точное время выхода на связь современного радиста. Только в этом случае смельчаку открывался вход в страну вечной молодости. Не смерти, нет! Именно вечной молодости, ибо чем другим, кроме бессмертия, мог наделить человек своих богов?
Только были ли для людей обитатели подземных дворцов действительно богами? Судя по тому, что дошло до нас,- нет. Эльфов, фей, троллей, гоблинов и прочих боялись, их сторонились, но как богов их не почитали и жертв им не приносили. Бессмертные, вечно юные обитатели лесов и скал в глазах людей были только иным народом, обитавшим не столько в нашем, сколько в каком-то параллельном мире, откуда они иногда появлялись. Народом, который жил обособленно, по своим законам, держался в стороне от людей и не любил принимать участие в делах человеческих.
Когда они впервые появились на Земле?
Вопрос на первый взгляд может показаться странным. Куда проще считать их созданиями людского воображения, как то делают просвещенные люди, поднимая на смех выдумки простонародья. Но по мере того, как в XX веке "просвещение" стало заменяться знанием и "венец творения" начал ощущать себя не конечным итогом развития Универсума, а всего лишь одним из его проявлений в масштабах космоса, то, что прежде представлялось суеверием и сказкой, стало обретать смысл.
Мы знаем теперь, что астрология оказывается одной из жизненно важных и точных наук, поскольку наша жизнь и наши поступки зависят от магнитных бурь на Солнце, а перемещения планет предопределяют сочетания атомов и молекул в зародыше; что невидимый и неощущаемый мир нашей биосферы оказывает на нас куда большее воздействие, чем мир, воспринимаемый органами наших чувств... И даже в самих себе мы с удивлением начинаем обнаруживать "сверхъестественные" способности, которые в недалеком будущем обещают изменить не только нас самих, но и организацию человеческих сообществ, кардинально преобразовав наш взгляд на взаимосвязь природы и человека...
Все сказанное в полной мере относится и к древним поверьям.
Эльфы и феи Европы, трансформированные сознанием восточных славян в кровожадную и страшную "нежить", обитающую рядом с человеком,- леших, кикимор, водяных и прочих,- могут быть, конечно, сочтены продуктом народной фантазии. Однако фантазию, без каких-либо существенных изменений продержавшуюся на протяжении нескольких тысячелетий, следует признать отпечатком какого-то столь мощного впечатления, неоднократно возобновлявшегося, что в его реальной основе становится трудно усомниться.
Не помню, кто назвал мегалитические сооружения Европы - кромлехи и менгиры, составляющие кое-где целые поля, тот же Стоунхендж, служивший, как полагают, обсерваторией,- "каменным сумасшествием первобытности" и "гигантоманией бронзового века". В какой-то мере он был прав, потому что наше чувственное мышление, опирающееся на логику Евклида, а не Римана и Лобачевского, отказывается понять конечные цели таких построек. Больше того, даже если наши догадки о решении конкретных астрономических задач, стоявших перед строителями древности, окажутся справедливыми, необходимость самих таких наблюдений все равно остается для нас за пределами понимания.
Но вот что примечательно.
Во-первых, мегалитические сооружения существуют, и это факт, с которым приходится считаться.
Во-вторых, именно с ними предания связывают существование "подземного народца", кстати сказать, отнюдь не настаивая, что именно он был их строителем.
В-третьих, все эти сооружения, включая наши лабиринты, построены в одну эпоху - примерно с середины III и кончая серединой II тысячелетия до нашей эры, когда их перестали возобновлять.
Наконец, в-четвертых, как давно заметили их исследователи, мегалитические комплексы, разбросанные по берегам северных и западных морей, заставляют предполагать существовавшую некогда "службу наблюдений", объединявшую каменные загадки в единую систему. Другими словами, между всеми этими объектами предполагается наличие каналов связи. И такое предположение косвенным образом подтверждается народной верой, что все они служат входами в какой-то иной мир.
Так, может быть, двойные спирали каменных лабиринтов совсем не случайно похожи на антенны широкого диапазона частот? Ведь форма подобных антенн - тоже факт объективный, не зависящий ни от материала, ни от уровня технического развития общества. В любой точке известной нам галактики приемо-передающие устройства, работающие в широком диапазоне частот, будут требовать определенной конфигурации антенны.
...Может показаться странным, что все это я записываю сейчас, на берегу спокойного вечернего моря, отмахиваясь от поднявшихся из травы и из-под камней комаров. Но разве не для этого я шел сюда на протяжении двух с лишним десятков лет? Да, за это время я занимался многим - рыболовецкими колхозами и палеогеографией, межхозяйственной кооперацией и первобытной экологией, должностными преступлениями против личности и общества и морскими трансгрессиями и регрессиями в голоцене... Каждое из этих дел приходило к тому или иному своему завершению, иногда удачному, как получилось с "делом Гитермана" и председателей колхозов, иногда - половинчатому, как вышло с межхозяйственной кооперацией... Теперь наступил момент подвести итоги тому, что когда-то привело меня на берега Белого моря и от чего, казалось бы, так далеко я отошел.