Этот хрен моржовый каким-то макаром заставил работать громкоговорители по всему городу, объявив, что он ищет тех, кто еще своими ногами ходит. Ну и каждому, кто ему отвечал (надо было в определённое место записку с именем и местом жительства принести) он порядковый номер определил. В тот день я стал Пятнадцатым.
Сорок пятый в центре несколько домов облазил, везде провода прокинул и в сеть их объединил. В каждый дом по ноуту поставил, благо их, как говна за баней по квартирам валялось. Ну и генераторы здесь тоже были. Короче, к концу второго года выживания мы стали самым маленьким интернетом в мире.
Женского пола (сам не проверял, конечно, но они так утверждали) оказалось больше. Старичок Си мужиков очень уж невзлюбил, и в два раза чаще нашего брата заражал. Общались мы теперь в чате и только текстом. Собирались вместе по вечерам на пару часов, чтобы топливо экономить. Не понятно ведь, сколько нам тут еще сидеть придётся.
Из всех оборудованных Сорок пятым домов я выбрал девятиэтажку в районе трёх парков. Если не ошибаюсь, дом 13 на улице 17-го ноября. Сейчас табличка уже отвалилась. Очень уж мне адресок понравился – счастливый, небось! Рядом куча магазинов (почему-то большинство продуктовые – как знали, что выживальщикам пригодятся!), три торговых центра, река с рыбой, которую пришлось научиться ловить, когда консервы надоели. Одно только портило картину – Сорок пятый.
Этот чувак мне не особо нравился, пусть и устроил нам локалку с безопасным общением. От него диктатором за километр воняло. Решись мы возрождать человечество, он бы встал во главе нового общества, нацепил бы под нос усики, как у одного мерзкого чудилы из прошлого века, и показательные расстрелы раз в неделю устраивал бы.
Он ведь тоже где-то здесь, в центре поселился. Знать бы только, где. Я б его дом стороной обходил. Хотя, может только такие и выживают.
2
Я гнал, что было сил. В голове стучало, в ушах звенело, а лёгкие жгло огнём. Забравшись на набережную (здоровенная насыпь, отделяющая город от реки), покатил вдоль Тобола, выглядывая посылку с самолета. Но ничего до самой дамбы не обнаружил. Неужели где-то застряла или потонула? И ведь полюбому что-то важное было. Фигню какую-нибудь с самолета скидывать не станут.
В голове мелькнула догадка: а что, если они всех выживших хотят в расход пустить, вот и сбросили оружие? Они ведь не знают, кто из нас носитель, а кто чист.
Бред какой-то. Лучше не думать о таком, а то каждого шороха бояться будешь.
Но кому тогда эту посылку отправили?
Пыхтя и вытирая пот со лба (денёк выдался жарким), я уселся на бетонные ступени набережной. Вдоль реки здесь всё закатали в асфальт, поставили скамейки. На ограждении повис в нелепой позе скелет. Стекло маски изнутри запотело, фильтр не справлялся с участившимся дыханием. Казалось, что меня душат.
В памяти всплыли первые симптомы С-4: удушье, головокружение, тремор…
Я вскочил, огляделся – вокруг ни души – и рывком стянул маску.
Господи, я точно сегодня сдохну!
Дышать стало легче, сердце уже не колотилось, как эпилептик в припадке, запахи зелени, пережжённой пыли, реки ударили в нос. Горизонт пошатнулся от нахлынувших чувств. А затем снова удушье, только теперь от паники. Больше не могу рисковать! Натянул маску, проверил герметичность и уселся на ступеньку.
Кому же отправили этот груз? И получил ли его адресат?
Дождусь вечера, и расскажу нашим в чате. Вдруг кто-то в курсе, для кого посылочка.
В голове всплыл образ Сорок пятого с усиками под носом, и я невольно улыбнулся. Лишь бы не ему скинули груз. Этот бы точно какую-нибудь хрень опасную заказал у небесных курьеров.
3
Когда я отчаялся и бросил чинить антенну, на западе, слева от Дома Быта, гигантским спелым апельсином в облака погружалось солнце. В предзакатной прохладе (август, как-никак) кожа моя источала тепло, запасенное за целый день под открытым небом. Не сказать, чтобы я сильно старался восстановить антенну. Она мне и нужна то была для старого радиоприемника, а тот только и делал, что шипел на разные голоса. Втихаря от остальных, я включал его каждый вечер, пытаясь поймать весточку от других выживших. Но, казалось, таких не осталось совсем.