Пименов не был для Владимира Анатольевича таинственной личностью, от которой не знаешь чего и ждать, а представлялся вполне понятным коммерсом, даже не средней руки, а гораздо ниже: где-то между бабушкой, торгующей на рынке контрабандными сигаретами, и сутенером, ошивающимся возле матросского клуба. По мнению Куща, он не представлял никакой опасности для великого и могучего повелителя государственной границы. Так, легкая добыча. Вот Кущенко и оскалил зубы — скорее для острастки, а не для того, чтобы напугать того, кто давно напуган жизнью. Просто, чтобы собеседник вспомнил свое место в пищевой пирамиде.
— Слушай меня, Кущ, — ответил Пименов, не повышая тона. Он даже намеренно сделал интонацию помягче, таким голосом подманивают к будке бродячих собак работники коммунхоза. — Во-первых — я тебе не Губатый, а во-вторых… Кончай меня пугать. Я тебе не барыга. Я не контрабандист. Твои дела — это твои дела. Я в них не лезу…
— Отож, — отозвался Владимир Анатольевич весело и приложился к бутылке пива. — Попробовал бы!
— У меня какой бизнес, Вова?
— Лохов разводить, — ухмыльнулся Кущ.
— Да ну… Давай поменяемся! Ты пойдешь лохов разводить, как я. А я Родину беречь — как ты!
— Да кто ж нас поменяет? — осведомился Владимир Анатольевич, поглядывая на Губатого, как на душевнобольного. — И что ты на моем месте делать будешь? На мое место попасть трудно, но это не главное. Главное на моем месте — выжить! Врубаешься? Кому нужен ты, мелочь пузатая? А меня любая сволочь захавать норовит! Что сверху, что снизу…
Лодка с Изотовой и Ельцовым бодро отчалила от берега и понеслась к «Тайне».
— Так какого черта ты ко мне лезешь? — спросил Губатый. — Занимайся своими делами. Что, у тебя хлопот мало?
— Так это мое дело, — Кущ допил пиво и, размахнувшись во весь мах коротенькой ручки, швырнул пустую бутылку по направлению к скале, возвышающейся справа. Бутылка до каменной стенки долетела, но, будучи на излете, не разбилась, а, звякнув о камень, упала в воду и закачалась на волне. — Все, что здесь происходит, — мое дело. А если бы к тебе братва портовая подвалила? Думаешь, было бы праздничнее?
— Хочешь честно? Особой разницы не вижу. Я на собственном судне, со старыми друзьями, сижу ловлю рыбу, купаюсь, ныряю, получаю за это бабки, с которых, кстати, плачу долю всем, кому положено, а тут является бывший соученик и доёб…тся — а что ты тут делаешь? Чем занимаешься? Зачем ныряешь? Отдыхаю я! Понял, Кущ? Есть на свете страны, куда люди только и ездят за тем, чтобы понырять, знаешь?
— Бывал, — сказал Владимир Анатольевич и помахал рукой Изотовой и Олегу. — Веришь? Говно страны, ныряй — не ныряй.
— Спорить не буду, — согласился Пименов. — Тебе виднее. Ты у нас все больше по заграницам отдыхаешь, а мы, пейзане неумытые, из России-Матушки — ни ногой. Я и в Крыму-то не бывал. Так говоришь — говно?
— И не сомневайся. И в Крыму я был. Совок-совком: дорого, грязища, курортников, как клопов в ночлежке. Одна радость: в Севастополе — наши корабли. А что хохлам х…ёво, то нам радость! Ну, да ладно, хрен с ним, с Крымом, все одно — отберем! Я вот давно спросить у тебя хотел, Пима… Вот ты все копишь и копишь. Не ездишь никуда, из всех покупок — одна тачка, да и та не первой свежести… А ведь наводил я справки — далеко не бедный человек. Ни жены у тебя, ни детей. И не пьешь, опять-таки. — Кущ усмехнулся. — Ты их в подушку складываешь, ёксель-моксель? В наволочку?
— Любопытный ты, Вова, человек! Все тебе интересно, кто чем дышит! Что тебе до моих денег? У тебя своих куры не клюют, а ты чужими интересуешься…
Лодка с Изотовой и Ельцовым была совсем рядом, интимная часть разговора наверняка заканчивалась. При свидетелях Владимир Анатольевич столь агрессивным и столь откровенным не будет. Будет хитер, осторожен, неизменно настойчив. Резать не будет — будет пальпировать и ждать момента чтобы выведать оберегаемый секрет (а в существовании такового он, как настоящий параноик, не сомневался).
— Шутишь, наверное, — в голосе Кущенко звучала обида. — Откуда у бедного госслужащего деньги. Если бы не жена, давно бы по миру пошел, с сумой…
Пока что с сумками ходили исключительно к Владимиру Анатольевичу. Сумки были большие, «челночные», в сине-красный квадрат, заполненные по самый верх тугими банковскими упаковками. Вот с такой сумой Кущ вполне мог пойти по миру и осесть благополучно, где понравится. Это Губатый себе хорошо представлял. А представить Владимира Анатольевича с реальной сумой, сурком или обезьянкой, приносящей счастливый билетик, — затруднялся.