Большинство людей, упавших в быстро несущуюся реку, с радостью приняли бы протянутую руку помощи. Но капитан Габба пал жертвой собственного огромного опыта выживания в экстремальных условиях. Как армейский рейнджер он бывал в ситуациях намного более сложных, чем туристический сплав по реке с проводником в придачу. Габба умел выживать — это было его профессией. Вспоминая разные истории, рассказанные мне рейнджерами, я теперь понимаю, что капитану — отдохнувшему, сытому, не напуганному падением в реку — даже в голову не пришло позаботиться о собственной безопасности. Более того, он, может быть, как никогда раньше чувствовал себя живым и здоровым. Но что еще хуже — в среде рейнджеров считается недопустимым, если кто-то из них запросит о помощи (нельзя отрывать напарника от выполнения боевого задания). Если парня во время прохождения подготовки приходится спасать, то ему не место среди рейнджеров. Эмоциональные пометы подсказывали капитану, что он должен, согласно правилам, выкарабкиваться самостоятельно, а не валять дурака, принимая помощь постороннего, да еще «гражданского». Армейский рейнджер — он был обучен выполнять любое задание даже ценой собственной жизни. Его учили не только выживать, но и умирать за свою страну. Его учили, что бесчестие хуже смерти. Его учили не плестись вторым. «Рейнджеры прокладывают путь» — недаром это стало их девизом. В истории гибели капитана сыграла роль вся мощь рейнджерской боевой подготовки.
Двух погибших водителей снегоходов, о которых я рассказывал в предыдущей главе, постигла та же участь — их действиями управляли укоренившиеся эмоциональные пометы. У «наездника», первым поднявшимся по склону, в передней части мозга крутилось представление о возможности снежного обвала, но крутилось оно как-то на холостом ходу. Представление это было слишком абстрактным, не подкрепленным никаким физиологическим — другими словами, эмоциональным — состоянием. Организм его никогда не испытывал никаких чувств, связанных с обвалом. Увы, на его эмоциональной карте мира не был прочерчен опыт схода лавины.
Однако у него имелись другие представления — вполне явные и чувственные, — по которым легко нашлись соответственные эмоциональные пометы. На его эмоциональной карте значились горы, леса, снег, облака и резвый снегоход. Допустим, водитель почувствовал запах сосен, и этот запах совпал с тем, который он ощущал, когда в прошлый раз быстро въезжал на склон. Тело водителя помнило удовольствие, которое тогда ощущало. То есть, с одной стороны, мы все-таки имеем дело с абстракцией, с другой — с физической реальностью, отраженной на эмоциональной карте и связанной с инстинктивным поведением (что-то вроде: «Кто не охотится, тот не ест»).
Нельзя забывать и о других факторах. Прежде всего это чувства, связанные с удачной экспедицией по спасению трех приятелей, застрявших на ночь в ущелье. Сначала волнение, что люди потерялись; потом гордость, что удалось их найти и спасти; позже навалились усталость и жажда; и конечно, чувство радости от такого удачно начавшегося дня — так называемый фактор облегчения, благодаря которому человек расслабляется и ощущает себя в безопасности. Все это повлияло на попытки разума сдержать необдуманное действие.
В гибели двух «наездников» сыграло свою роль еще одно серьезное обстоятельство. В нашем сознании сложилось общее представление о горном ландшафте как о чем-то незыблемом, прочно «стоящем на земле». Сложно представить, что сейчас, буквально на наших глазах, гора начнет сдвигаться со своего места. Это полный вздор! Гора не производит впечатления чего-то хрупкого и ломкого. И водители снегоходов, конечно, не могли представить, что с горным массивом что-либо произойдет. Мы думаем, будто верим в то, что знаем, но на самом деле мы верим в то, что чувствуем.
Лишь с недавних пор нейробиологи начали понимать физиологические механизмы эмоциональных состояний, например страха. Неокортекс отвечает за наше умственное развитие, сознательные решения и аналитические способности. Миндалевидное тело выступает в роли пса, охраняющего наш организм. У моей младшей дочери Амелии есть лабрадор шоколадного окраса по кличке Люси. Иногда поступки нашей собаки очень напоминают поведение миндалевидного тела: Люси начинает лаять, когда кто-то еще только собирается приблизиться к входной двери и мы, люди, его не слышим и не видим.
Зрительное восприятие окружающего мира начинается с нервных импульсов, которые по нейронам сетчатки передаются в зрительный нерв; потом по зрительному тракту импульсы достигают таламуса (зрительный бугор; на самом деле два бугра — по одному на каждое полушарие мозга для получения информации от двух сторон тела). В ядре таламуса происходит первичная обработка поступившей информации, то есть впервые осознается зрительный образ. После этого импульсы идут по аксонам в средний слой неокортекса, а оттуда, пройдя еще несколько областей, поступают в зрительную кору больших полушарий, где происходит окончательное формирование зрительного образа. Однако еще до завершения процесса обработки зрительной информации ее «черновой эскиз» более быстрым и коротким путем достигает миндалевидного тела, которое проверяет эту информацию на предмет возможной угрозы. Миндалевидное тело, как, впрочем, и наша Люси, не отличается особой находчивостью и блеском ума, но оно умеет обнаруживать опасность или даже намек на опасность раньше, чем ее зарегистрирует ваше сознание, и начинает сразу инициировать защитные реакции.
Принцип подхода чрезвычайно прост: лучше перестраховаться, чем потом раскаиваться. Это примитивная, но эффективная система, способствующая выживанию. Она заставляет зайца, регулярно появляющегося у нас в саду, сначала замирать, а потом убегать при виде Амелии, выходящей с Люси из дома. Правда, в отличие от Люси, миндалевидное тело может легко проигнорировать какую-то информацию, сочтя ее ненужной. Но может и ошибаться, подобно Люси, реагируя, когда никакой опасности нет. Впрочем, в процессе эволюции такая стратегия себя оправдала.
Таким образом, информационный поток от органов чувств идет по двум нейронным каналам, один из которых быстрее достигает миндалевидного тела, а второй — на миллисекунду позже — неокортекса. Рациональное (и осознанное) мышление никогда не успевает за эмоциональной реакцией. Любой может легко проверить это утверждение. Попробуйте сильно напугать человека — и посмотрите на него. Механизм нам хорошо знаком: реактивная адреналиновая атака, учащенное сердцебиение, нездоровый румянец, тяжелое дыхание. Потом, когда он вас узнает, реакция прекращается. Правда, все равно должно пройти определенное время, чтобы организм переварил все химические элементы, вброшенные в кровь. Если вдуматься, то такая сильная реакция нелогична — ведь ситуация не представляет собой никакой опасности. Но мы уже знаем, что зрительные импульсы доходят до миндалевидного тела быстрее, и это веская причина, почему человек не успевает использовать логический подход к оценке своего положения. Однако этот зрительный образ еще не четкий, а только начерно обработанный, поэтому вследствие страха человек не в состоянии точно определить, кто перед ним — его жена или, скажем, медведь. Лишь через несколько миллисекунд зрительная кора больших полушарий находит нужную картинку и дает, наконец, хозяину мозга понять, с кем он столкнулся. Только в этом случае человек начинает логически мыслить — и понимает, что в его доме медведи не водятся.
Импульс, идущий от миндалевидного тела к неокортексу, мощнее и быстрее, чем тот, который идет назад. Неокортекс имеет следующие функции: во-первых, он понимает, что у хозяина может быть эмоциональная реакция; во-вторых, видит реальную картину такой, какая она есть, и обязан правильно оценить обстановку; в-третьих, в его власти отменить или видоизменить непроизвольную реакцию; в-четвертых, может выбрать правильный курс действий.
Эмоциональное состояние за считаные доли секунды вызывает определенное поведение. Понятно, что это задача трудная. Одни справляются с ней лучше, другие — хуже. Кроме того, существует большое разнообразие индивидуальных реакций. Кого-то напугать легко. Кто-то никак не реагирует на испуг. Есть особая категория людей: профессиональные игроки в гольф, военные летчики, опытные альпинисты, гонщики и нейрохирурги, — которые лучше работают в условиях стресса. Некоторым людям намного проще, чем остальным, контролировать свои эмоциональные реакции.