— Галстук! — трагически возопил он. — Я успел услышать, что парням надо обязательно идти на экзамен при галстуке. Но он у меня почему-то оказался в яичнице. Или все равно лучше было надеть?
С трудом прогнав сюрреалистическое видение галстука, жарящегося в гуще глазуньи на сковородке, я со всею доступной убедительностью произнесла:
— Поверьте, Вадим, результат экзамена совершенно не зависит от того, как вы одеты. Он зависит от того, как вы отвечаете, и ни от чего другого.
— Точно? — с сомнением протянул собеседник. — Совсем-совсем ни от чего?
Я честно принялась размышлять.
Иногда студенты приходят в институт сильно накурившись, а меня от этого запаха тошнит. Не скрою, в подобном случае хочется, не пытаясь глубоким дренажем обнаружить скрытые знания, выставить оценку и побыстрее расстаться. Тем более, я давно заметила интересную закономерность. Учащиеся обычно пристраиваются впритирку ко мне — а я, наоборот, отодвигаюсь.
Сперва меня это удивляло. Неужели кому-то в радость, например, торчать целую пару прямо под носом у преподавателя? Хоть бы раз оставили свободной парту, стоящую непосредственно перед моим столом! Но потом, штудируя пособия по психологии (без них в молодом поколении поди разберись — да и с ними, боюсь, тоже), я обнаружила, что у каждого человека имеется доверительное пространство, куда он готов допустить исключительно родных и близких.
Очевидно, студентам неосознанно хочется стать мне родней — причем на экзамене по понятным причинам желание резко обостряется. Я уж и сумкой отгораживаюсь — бесполезно. Остается потихоньку отползать вместе со стулом, пока не врежешься в стенку. С курящими процесс происходит особенно быстро.
Но я не сдаюсь, а встаю, возвращаю стул на прежнее место и продолжаю процесс. Согласитесь, я достойна памятника за объективность и мужество? Так что я, не колеблясь, вынесла вердикт:
— Можете быть уверены, Вадим, — на оценку повлияет исключительно ваш ответ.
Парень разочарованно вздохнул.
— Так и знал, что вы нам не выдадите правды… преподы никогда не скажут главного!
И с откровенной тоскою сел за парту.
Сдавать экзамен он решил лично мне, очевидно опасаясь, что присутствующая пожилая ассистентка менее лояльна в отношении галстуков и яичницы. Мой внутренний голос посоветовал, не тратя лишнего времени, сразу приступить к простейшим дополнительным вопросам.
Увы, невнятное мычание и странные каракули на бумажке — вот и все, чем порадовал меня собеседник.
— Я учил! — поспешно заверил он после третьей неудачи. — На самом деле я все знаю, только написать почему-то не могу.
Мне оставалось лишь пожать плечами.
— Как вы догадываетесь, я оцениваю то, что вы даете на выходе, а не то, что у вас в мозгу.
— Почему? — встрепенулся Вадим.
— Потому что я не телепат, — откровенно призналась я. — И если вы задумаетесь, то поймете, что для нас обоих это хорошо.
Задумываться о хорошем несчастный не желал, продолжая остервенело корябать что-то на листочке. Тогда я в последнем отчаянии предложила:
— Хорошо! Выберите сами, какой вопрос мне вам задать.
— Опять о математическом анализе? — уныло, однако не без надежды на возражения с моей стороны уточнил студент. — Тогда я лучше пойду отсюда…
Я мрачно глядела ему вслед, коря себя за нерасторопность. Вот почему не успела удержать парнишку, ласково шепнув: «Да на любую тему, дорогой. Поговорим о пиве или о сексе»? Теперь Вадим останется в глубоком убеждении, что получил двойку из-за галстука. Успел бы очистить его от яичницы, я бы небось расщедрилась на три.
Мне вспомнился один эпизод, которому я лично была свидетелем. В церкви старушка попросила священника помолиться за успешную сдачу экзамена внучкой. Тот согласился, и окрыленная бабуля радостно выскочила наружу. Бедный священнослужитель, вздрогнув, помчался за нею, громко крича:
— Да, я помолюсь. Но помните — учить тоже обязательно нужно, иначе не поможет!
Я придерживаюсь того же мнения. Сколько б мы со священником ни старались, что-то должен сделать и сам студент. Хотя бы не слишком сопротивляться нашим усилиям.
До сих пор не прощу себе промашку с одной хорошей девочкой. По правде говоря, к слабому полу я более чем снисходительна. Во-первых, девчонок у нас мало, а наличие хотя бы парочки на группу облагораживает общество, словно теин в чае или букет в благородном вине. А во-вторых, я глубоко убеждена, что в целом женщине приходится в жизни тяжелее, чем мужчине, поэтому, сделав небольшое послабление, я лишь восстановлю справедливость. Света к тому же не пропустила ни одного занятия, а ее конспект потряс меня до оторопи и даже нанес некоторую душевную травму — он был тщательно изукрашен маркерами разнообразных, веселящих взгляд цветов. Это я обнаружила на консультации, когда студентка задавала мне вопросы, явственно свидетельствующие — она старательно готовилась.
Что речь не пойдет о пятерке, на экзамене, увы, стало ясно сразу. Тогда я принялась бороться за четверку. Однако для этого требовалось завершить беседу вопросом, на который Света дала бы верный ответ. Ибо, безбожно завышая результаты, я прикладываю массу усилий, чтобы пусть не у меня, но хотя бы у студентов сохранялась иллюзия адекватности. Не хочется лишний раз развращать юные души — этим и так занимается достаточно народу.
И тут меня осенило. Последний месяц мы изучали ряды, сходящиеся на кольцах. Не пугайтесь, вам из всей информации необходим лишь один термин — кольцо. Оно так и выглядит — ободок между двумя окружностями. Мы рисовали этот чертеж, решая любую из задач.
Я победно возгласила:
— Давайте так, чтобы нам дальше не мучиться. Задаю решающий вопрос. Если сейчас ответите правильно, получите четыре, нет — значит, три. На множествах какого вида сходятся ряды?
Света посмотрела на меня затравленным взором висящего на дыбе человека, от которого инквизитор требует сплясать сарабанду. Мне стало стыдно. Ну нельзя же так сложно формулировать — множество, вид…
Накалякав квадратик, я сунула лист студентке.
— Вот это, например, неверно. Ряды сходятся не на квадратах, правда? А на чем? Я понимаю, вы волнуетесь, и слово может вылететь из головы. Меня устроит картинка. Хотя термин очень простой и хорошо вам знакомый.
Света горестно всхлипнула.
— Не пугайтесь, — успокаивающе произнесла я. — Нам с вами как женщинам ответить особенно легко. У нас у обеих это сейчас на пальце.
И я продемонстрировала свою руку.
— Ой, — простонала бедняжка, — а как же мне синей пастой изобразить маникюр?
В качестве последнего штриха добавлю — маникюра я не делаю…
Нет, были в сессию, разумеется, и четверки, и пятерки. Не могу не процитировать диалог с очередным студентом.
— Вообще-то вы не доучили, — диагностировала я, — но ставлю оценку «хорошо». У меня слабость к тем, кто понимает то, что говорит.
— Да, — не без сочувствия кивнул он, — у многих преподов такая слабость.
Я согласилась:
— Такие уж мы извращенцы.
— Да нет тут ничего плохого, — успокоил меня собеседник. — Я в отца — он тоже всегда понимает, что говорит, даже мама удивляется. Он мне помогал готовиться. Ничего не помнит из математики, но, как почитает мой конспект — сразу соображает и объясняет мне. Знаете, что я думаю? Вам бы он понравился еще больше меня, честное слово!
Не скрою, страстно захотелось познакомиться с отцом — смущало лишь, что это может быть неправильно воспринято матерью.
Еще одно новое явление обнаружилось на пересдаче. Туда приходят исключительно двоечники. Каждому, не сдавшему экзамен вовремя, я индивидуально объяснила, в какую аудиторию и во сколько ему необходимо явиться в следующий раз. Конечно, в деканате вывешивают красочное объявление, однако я понимаю, что прочесть текст для многих непосильная задача.