Посмотрев на женщину в последний раз, она всё же нажала на ручку двери до основания.
- Убедите... - прошептала медсестра, когда Зоя скрылась за дверью, а как только та закрылась, перекрестила пространство.
Прикрыв за собой белоснежную дверь, Леонова остолбенела с подносом в руках, не сводя взгляда с фигуры, лежащей в позе эмбриона под одеялом. Кажется, он даже подрагивал, словно его знобило. Гошу она толком и не видела, он лежал на боку к стене лицом, всё, что ей было любезно представлено на обозрение - лишь затылок.
Рядом с единственным пациентом этой палаты, сидела молоденькая медсестра, в ушах которой были уже немодные большие серьги-кольца и, вероятнее всего, уже собирала все принадлежности, которые ей понадобились для укола. Заметив Зою, она начала вдвойне ускоренно собираться, а задержавшись у двери (у которой всё ещё находилась Зоя) вдруг пробежалась взглядом по её фигуре, словно подозревала в чём-то, а затем стремительно вышла.
Казалось, что в этой палате, даже солнечный свет другой - тусклый какой-то, но отчасти это было вызвано несколькими верхушками деревьев, которые и препятствовали свету пробиться в окно. Унылая обстановка окружала её. Стены были окрашены в символ вечной депрессии - синий цвет, кстати, уже отжившей свои лучшие годы. Кое-где краска была ободрана, а в некоторых местах так вообще бессовестные пациенты нарисовали сатанистский символ.
Медленной походкой к стулу она не дошла, а скорее проплыла, каждый шаг Зои, был отчётливо слышен в воздухе, рассекавший тишину комнаты глухим стуком каблуков о старый потертый временем линолеум. Затем раздался более звонкий стук алюминиевого подноса, соприкоснувшегося с деревянной поверхностью тумбы. Потом раздражающе зашуршал полиэтиленовый пакет с килограммом красивых красных яблок, который Зоя достала из сумки.
Какое-то время она сидела неподвижно, словно ждала дальнейших действий от брата. Но с его стороны ничего не предпринималось. И только тогда, она позволила себе легонько дотронуться до затылка парня:
- Привет.
Ох, как же он дёрнулся! Словно через её руку его током ударило, да сразу триста вольт шарахнуло. Едва ли не подскочив на постели, перевернулся - теперь уже лицом к Зое. Смотрел и не верил, что она здесь перед ним сидит и улыбается.
Он, тут же закинув руку за голову ухватился за край подушки и подтянул ту на деревянную спинку кровати, а после полусидел со скрещёнными на груди руками и с подозрением в глубине глаз смотрел на неё.
- Что ты здесь делаешь? - далеко не дружелюбным тоном спросил её Гоша, немного прищурившись.
Его волосы напоминали ей один большущий колтун, который расчесать и привести в божеский вид будет работой тяжёлой и непосильной.
- К тебе пришла, проведать... Или ты меня прогнать хочешь?
Вопрос повис в воздухе.
Он закрыл глаза, замерев. Послышался глубокий вздох, затем последовал такой же выдох.
- Уходи. - Со страшным спокойствием бросил он.
- Уйду, - кивнула согласно. - Но не сейчас. - После такого наглого заявления, Гоша открыл глаза и продолжал смотреть на Зою своим немигающим взглядом.
- Чего надо? Оставь меня в покое, - Леонова не обратила внимания на его слова, а лишь на тон. Голос сделался чуть мягче. С немым ликованием она решила, что победа будет за ней.
- Оставлю, - заискивающе говорила-пела Зоя, словно лиса из сказки. - Но с одним условием - ты всё съешь, - взмахом руки, указала на поднос, только что ею же и принесённый в палату.
- Я не голоден.
Весь металл в его голосе не действовал на Леонову. Вот ни капельки, она даже наоборот отчего-то развеселилась. Поставив поднос себе на колени, она взяв подозрительно лёгкую больничную ложку, зачерпнула из тарелки немного перловой каши, после чего поднесла ту ко рту Гоши, при этом вторую ладонь расположив под ложкой, чтобы каша не дай боже, не приземлилась парню на рубашку или одеяло.
- Ну, давай же! За Зоюшку, за любимую сестричку, - сюсюкалась девушка, вновь и вновь поднося ложку к упрямо поджатым в одну тонкую линию губам, отчего те побелели, а Гоша лишь отмахивался рукой, словно от назойливого комара.
Потом случилось чудо - не иначе, - каша достигла адресата. За первой ложкой последовала и вторая, и третья, а потом со словами 'я не маленький' у Леоновой отобрали эту самую ложку и съели всю кашу в рекордные сроки, оглушая тишину палаты звуком соприкосновения металла с керамикой тарелки.
- Так не терпится от меня отделаться? - понимающе улыбнулась она, следя за тем, как тарелка оказалась практически пустой. В ответ парень лишь неопределённо дернул плечом. Вот так вот, понимайте, как хотите, то ли действительно отделаться хочет, то ли тем самым демонстрирует, мол, оставайся, раз уж пришла.
Поставив пустую тарелку обратно на поднос, парень откинулся на подушку, и уже другим, изрядно потеплевшим взглядом, смотрел на Зою. А как иначе-то? Путь к сердцу мужчины никто не менял.
- Как там твой этот жених великовозрастный? - услышав вопрос, она неосознанно опустила взгляд, словно обвинили её в чём-то непотребном.
О, несомненно, он имел в виду Рокотова. Ох, с ним связана отдельная история.
После того неожиданного его признания во время выпускного, немало воды утекло. Станислав Евгеньевич как относился к ней до того дня, так всё осталось и прежде, лишь с некоторыми изменениями. Изменения заключались лишь в том, что они стали больше общаться и больше видеться.
Он тогда уволился из школы, проработав там лишь год. И сделал он это, кстати, с чистой совестью - к ним в школу направили молодого специалиста, вот он и уступил, так сказать, своё место другому. Вернее, другой.
Вернувшись обратно в столицу, Станислав Евгеньевич восстановился в своём университете (к слову, в том же, где училась и Зоя). Именно так её бывший учитель, стал ещё вдобавок и её преподавателем.
Вероятнее всего, именно в это время и происходило 'окультуривание' и самой Леоновой. Под весомым словом 'окультуривание', имеется в виду то, что она сменила свои извечные джинсы на юбки и платья, а кеды и кроссовки на женственные лодочки и туфли на каблуке, и, конечно же, её любимый мотоцикл все эти годы оставался запертым в гараже Мартыненко.
У Зои и Станислава Евгеньевича даже сложилась своеобразная традиция, каждую пятницу ходить куда-нибудь вдвоём. Поначалу мужчина постоянно водил её в оперу, которую она абсолютно не понимала, а затем и вовсе стала не переносить на дух. Одни мучения было Зое слышать эти вопли недорезанных мартовских котов и кошек, в то время как её спутник сидел с умиротворённым лицом и, казалось бы, действительно наслаждался происходящим.
Куда больше ей нравился балет. Она была очень поражена тем фактом, что смотреть сие по телевизору и в живую будет иметь такую огромную разницу. Если смотря балет, записанный на видеозапись, Зоя всегда томилась от скуки, то всё менялось, когда она увидела это действо вживую. В режиме реального времени всё было иначе, и именно это и завораживало.
Пожалуй, их отношения можно было считать больше дружескими, нежели какими-то романтическими. Наверное, он понимал, что на большее пока рассчитывать не стоит, и поэтому терпеливо ждал. По крайней мере, первые два года. Даже не смотря на то, что Рокотов познакомил Зою со своими родителями чуть раньше. А с родителями Леоновой он был знаком, и всегда наведывался в гости на чашечку кофе, когда был в их городе.
Свои отношения парочка не афишировала, но и не скрывала. Самые бдительные быстро их раскусили, а некоторые и до сих пор оставались в счастливом неведенье.
А может и больше времени прошло бы, прежде чем она поняла, как много на самом деле значит в её жизни этот странный человек.
Всё случилось в один день. Рокотов должен был вернуться из другой страны, как раз в день Нового года, вернее вечер. Это был первый Новый год, который Зоя встречала не со своей семьёй. Они договорились со Станиславом, что проведут его вместе.