Небо просветлело. Начинался рассвет. К югу и востоку от нас виднелись неясные, размазанные контуры суши, но вскоре небо потемнело, и я уже ничего не видел, до тех пор пока на востоке не забрезжила заря. Я снова увидел землю и пришел к заключению, что мы приближаемся к северному побережью острова Хайлер. Баржа повернула на юго-восток, затем на юг и направилась к маленькой гавани.
Никогда не подозревал, что эти поклятые баржи такие тихоходные. Когда я смотрел на берега острова Хайлер, мне казалось, что баржа совершенно неподвижна. Самым неприятным для меня было появиться в гавани средь бела дня в таком жалком виде
и вызвать неизбежные комментарии портовых зевак по поводу того, что один эксцентричный член экипажа вместо того, чтобы провести ночь в теплой каюте, мок и мерз на крыше рубки.
При мысли о теплой каюте мне стало так жаль себя, что я тут же постарался выбросить ее из головы. Вдали над заливом Зейдер-Зе показалось солнце, но оно не согревало меня и не могло просушить промокшую одежду. Вскоре на солнце наползла низкая туча, и снова полил ледяной косой дождь, от которого моя кровь окончательно застыла в жилах и, казалось, перестала циркулировать. Но я не только не расстроился, а пожалуй, даже обрадовался, потому что снова наступила темнота: в такое дождливое и хмурое утро все зеваки предпочтут сидеть по домам, а не болтаться по улицам.
Наше путешествие подходило к концу. Дождь стал таким сильным, что больно хлестал меня по незащищенному лицу и рукам, с шипением падая в воду. Видимость снизилась до двухсот ярдов, и хотя навигационные знаки, к которым подходила баржа, были видны, входа в порт я так и не разглядел.
Вложив пистолет в футляр, сунул его в кобуру, хотя безопаснее было бы держать его в кармане куртки. Теперь' лучше оставить куртку на барже. До берега, вероятно, недалеко, а к тому же я так промерз и ослаб после перипетий этой долгой ночи, что куртка только затруднит мой заплыв, который должен быть рекордным, и помешает добраться до берега. Что будет со мной дальше? Доплыву или пойду ко дну? По своей беспечности я забыл взять одну пустяковую вещь — надувной спасательный жилет.
Я кое-как стянул с себя куртку и плотно свернул ее. Ветер показался мне еще более ледяным, но теперь уже было не до ветра. Я пробрался по крыше рубки, соскользнул по трапу, пролез под открытыми окнами каюты, посмотрел на нос баржи (что было излишней предосторожностью, так как ни один находящийся в здравом уме человек не вышел бы на палубу без особой надобности). Потом бросил куртку в воду, перелез через ограждение на корме, спустился на вытянутых руках в воду, посмотрел, нет ли поблизости кого-нибудь из экипажа, и отпустил руки.
В море было теплее, чем на крыше рубки, и это прибавило мне сил, потому что усталость и слабость
начали внушать мне безотчетный страх. Надо было подождать в воде, пока баржа не войдет в порт или пока она не исчезнет в тумане дождя, но времени на это уже не оставалось. Моей главной и единственной заботой в эти минуты было остаться в живых, -и я, насколько мог, быстро поплыл за удаляющейся кормой баржи.
Преодолеть расстояние до берега можно было бы минут за десять. Проплыть его легко мог любой хорошо тренированный шестилетний ребенок. Но в это утро я был далеко не в форме, и хотя мое рискованное мероприятие окончилось благополучно, сомневаюсь, что смог бы вторично преодолеть эту дистанцию. Наконец показалась пристань. Свернув вправо от навигационных знаков, я сумел добраться до берега. Потом пересек пляж, и тут, словно по мановению волшебной палочки, дождь прекратился. Передо мной на уровне пристани находилась невысокая насыпь. Я вытянулся на мокрой земле и осторожно поднял голову.
Справа, совсем близко от меня находились две маленькие гавани острова Хайлер—внутренняя и внешняя, соединенные узким каналом. За внутренней гаванью, как на цветной почтовой открытке, живописно раскинулась деревня Хайлер, в которой, если не считать одной длинной и двух коротких улиц, окаймляющих внутреннюю гавань, шел целый лабиринт извилистых дорог и множество зеленых и белых домиков, установленных на сваях на случай наводнения. Сваи были разделены стенками, и это пространство местные жители использовали как подвалы, а на первые этажи домов они поднимались по наружным деревянным лестницам.