— Пришел, Александра Андреевич, — сказал старик, появляясь из-за скалы и сразу же сел на мох. — Слушать буду.
Он прищурился, вытащил трубочку, повернул голову ухом в сторону Баранова. Сделал он это нарочно, чтобы не смотреть правителю в глаза.
Баранов вспомнил рассказы о хитром старичке, о его трусости, вошедшей в поговорку между промышленными. Но во вчерашней неудаче не он один виноват. Никто не ожидал такого вероломства с пленными. Все же правитель не хотел, чтобы князек догадался о его мыслях.
— Ты пошто тыл показал? — спросил он строго. — Пошто бежал от крепости?
Нанкок качнул головой, потрогал медаль.
— Виноват, Александра Андреевич, — вздохнул он сокрушенно. — Вперед бежать не могу. Ноги плохо слушаются. Не бегут вперед. Совсем не могут.
Баранов не выдержал, засмеялся. Смех был беззвучный, искренний, но он был так необычен и неожидан, что князек обомлел.
— Знаю, — сказал помолчав, хмуро Баранов. — Вперед бежать ты не можешь. Тогда не бегай назад. Буде случится в другой раз — повешу!
После полудня корабли снова начали обстрел крепости. Кроме «Ермака» и «Ростислава», Лисянский подвел к берегу два других маленьких судна. Весь огонь тяжелой артиллерии был сосредоточен теперь по лобовому фасаду блокгауза. Качки почти не ощущалось, корабли вели точную пристрелку.
Атакующие попрежнему разделились на три отряда. Вместо Баранова штурм возглавлял Кусков, а тыловыми партиями командовали Павел и старый зверобой Афонин. Нанкока Баранов оставил стеречь байдары.
В отряде Павла было человек двадцать русских и около сотни алеутов. Многие из них еще помнили его мальчишкой. Старые, обстрелянные сподвижники Шелихова, они признавали только Баранова. Но после ночного боя, когда Павел бесстрашно подтащил к крепости пушки и один бросился на помощь правителю, бородачи молчали. Лишь приземистый, рыжий, с клочком бороды, задранным вверх, Лука Путаница начал было ворчать, однако стоявший рядом зверолов, с повязанной тряпками шеей, стукнул его носком сапога в выпяченный костлявый зад, и Путаница угомонился.
Павел расположил отряд в лесу, на берегу речки, ждал общего сигнала к наступлению. Теперь штурмовать решили днем, как только морская артиллерия пробьет первую брешь. Павел захватил с собой китовую кишку, начиненную порохом, чтобы взорвать ворота. Такую же петарду получил от Баранова и Афонин.
В лесу было сыро и сумрачно. Мохом обросли огромные ели, камни, поваленные лесины, кругом топь и истлевшие корни, горная ржавая вода. Люди лежали мокрые, злые, молчаливые. Со стороны крепости не слышалось ни единого звука. Только горное эхо подхватывало удары корабельных пушек.
Боевое возбуждение Павла сменилось тяжелым, тоскливым чувством. Многие годы изо дня в день он жадно ждал возвращения. Но возвращение сказалось слишком жестоким...
Неловко повернувшись, Павел уронил из окоченевших рук мушкет, рассыпал порох. Угрюмые лица следили за его напрасными усилиями продуть затравку. Павел покраснел, встал на колени, шляпой вытер с приклада грязь, с силой встряхнул ружье. Курок соскочил, лязгнул кремень. Гулкий выстрел прокатился по реке.
И сразу же над лесом зашипела красная ракета, словно Кусков ждал этого выстрела. Потом отозвался третий отряд. Пальба из орудий стихла. Пока озадаченный Павел опомнился, звероловы, не дожидаясь команды, поднялись в наступление. С криком и диким визгом бежали за ними алеуты. Порыв был настолько стремительным, что Павел догнал свой отряд только у самых стен. Он так и бежал без шляпы, с разряженным мушкетом.
Но блокгауз брать приступом не пришлось. Когда атакующие приблизились к крепости, они увидели, что ворота открыты, на стенах и в проломах ни души. Огромная стая воронов кружилась над опустевшей крепостью.
Индейцы ушли еще ночью, увели пленников, унесли убитых и раненых. Лишь в дальнем углу блокгауза валялись пять трупов грудных детей и с десяток задушенных собак. По приказу Робертса и Котлеана тлинкиты убили детей и собак, чтобы не выдали тайного бегства.
В тот же вечер Баранов сжег крепость.
ГЛАВА 4
Он шел по местам, где завершил свою зрелость. Годы битв, лишений, надежд... Каждая пядь земли — кровь и труд во славу империи, далекой, родной России.
Корабли ушли. На одном из них отбыл Резанов; образованный и деятельный проспектор, он целый год провел на островах и многим помог Баранову, одобрил планы, обещал заступничество и помощь из Санкт-Петербурга. Неважно, что жизнь кончалась. Было признание, был Павел, были впереди еще долгие, трудные дни...