Баранов подождал, пока монах очнулся, помог ему встать. Молча вышли они из леса. Над бухтой скоплялся туман, в молочной мути тонули острова, стих ветер. Из крепости попрежнему доносился разноголосый шум, пылали на берегу костры.
Гедеон остановился и долго смотрел на пролив. Затем неожиданно обернулся, поднял голову.
— Пусти, — горячо сказал он правителю. — Пойду к диким. И рабу дано познать слово Христа.
Баранов поправил на больной руке повязку, застегнул полы одежды. Три года подряд просил он Санкт-Петербург прислать грамотного, дельного монаха, не сутягу и пропойцу, каких направляли в колонии. «Ученого и смиренномудрого священника, не суеверного и ханжу», писал он еще Шелихову. Учить слову божию и слову земному... И снова просьба осталась неудовлетворенной. Безумный монах не годился для его планов. Но поселения не могли больше оставаться без церкви и священнослужителя. По крайней мере Гедеон хоть не пытался ему мешать.
— Руби церковь! — ответил Баранов. — Богу не пристало в палатке жить. — И отойдя несколько шагов, добавил уже мягче: — Пришлют другого попа — отпущу. Такова твоя фортуна. А без церкви нельзя. Россия тут строится.
Монах ничего не ответил и молча свернул к поселку. А вечером, принимая рапорт начальника караула, Баранов узнал, что Гедеон захватил топор и вышел из крепости.
Всю ночь слышались удары в лесу. Это монах рубил сосны для будущего храма. Гулкое эхо пугало зверье, ревел потревоженный сохатый.
2Все эти дни Павел был занят на берегу. Закладывали верфь. Правитель сам хотел строить небольшие суда, чтобы не платить бешеные деньги иноземцам. На «Неве» прибыл опытный корабельный мастер, и правитель хотел построить двухсоттонный клипер для постоянных рейсов в Охотск. Корабль «Юнона», купленный при Резанове, обошелся слишком дорого, да и ушел вместе с Резановым в Россию. На корабле отправились и опытные офицеры Хвостов и Давыдов, поступившие на службу Компании.
Такелаж на судах был гнилой. Баранов и Кусков когда-то самолично мастерили его из снастей «Св. Ольги» — двухмачтового брига, сожженного за ветхостью. Для прочности вплетали китовый ус, но шкоты и фалы рвались, лопались старые, латанные паруса. До сих пор якоря доставляли из Иркутска, распиленными на части. Везли целый год на сотнях коней через тайгу, каменные хребты, топи. Доставленные куски якорей сваривались в Кадьякских кузнях, и часто якорные лапы отваливались во время первого же шторма.
— Поставим литейню, — мечтал вечерами Павел. — Якоря станем ковать, ядра лить.
Он откладывал книжку, ходил по скрипучему полу недостроенной горницы первого этажа. Сюда они перебрались с Барановым из палатки. Оплывала свеча, трещал фитиль, шатался в углу органчик, привезенный Лисянским. Тускло отблескивала золотая рама картины на грубой бревенчатой стене.
Взбудораженный, в расстегнутом сюртуке Павел шагал по комнате, улыбаясь и хмурясь. Красные пятна на скулах становились заметней, блестели темные, продолговатые глаза. После взятия крепости и посещения Резанова он снова стал прежним, увлекающимся и деятельным, каким его знал Баранов раньше. До полуночи читал, чертил планы, что-то высчитывая, и утром чуть свет уже торчал на берегу рядом с неторопливым корабельным мастером.
Правитель отрывался от толстой счетной книги, втыкал в песочницу гусиное перо и молча глядел на крестника. Пытливые глаза его еще больше светлели, на лбу расходились складки. На некоторое время он забывал о бесчисленных делах и заботах и о главной тревоге — насчет продовольствия. Лещинский, посланный с кораблем в Якутат, до сих пор не вернулся, а запасы, привезенные Резановым из Калифорнии, уже иссякли, тем более, что пришлось поделиться с экипажем «Юноны».
Но Баранов не говорил об этом никому. Незачем до поры будоражить людей. Он неторопливо обходил форт, проверяя караулы, зорко и напряженно вглядывался в темень леса, в мерцающее море.
Новая крепость днем и ночью охранялась стражей. В будках по углам палисада стояли дозорные, двое дежурили у самой воды. Подальше от берега покачивалось на воде судно. Там хранился порох. На каменном острове нельзя было выдолбить погреб.
«Крепость крепка караулом», — говорил Баранов, и, хотя индейцы не появлялись возле блокгауза, небольшой гарнизон из промышленных всегда был настороже. На столбе у флагштока висел корабельный колокол. Гул колокола извещал об опасности. Тогда все спешили в блокгауз. Запирались ворота, наружный караул укрывался за стенами. На доставку бревен из леса, рубку дров, промышленные и алеуты ходили с мушкетами, копьями. Баранов сам проверял вооружение.