Джед Пич молча поднялся, прошел за стойку и торжественно вернулся с большой тетрадью.
- А теперь я попрошу вас, капитан, про эту историю подробнее!
- Что это у вас такое? – с интересом спросил грек. И все за столом уставились на книгу.
- Все истории, услышанные мною про чайку Джуди, записываю я в эту летопись уже двенадцать лет! – важно сказал Пич. - Итак, мой друг, прошу вас с самого начала. А ужин сегодня тоже за счет моего заведения!..
========== Часть 5. На маяке. Ральф Джексон ==========
Путник медленно поднимался вверх по холму, и Вильям успел рассмотреть его во всех подробностях. Походка выдавала в нем моряка, а неспешность и рациональная скупость движений говорили о множестве перенесенных невзгод. Путник был уже стар, у него были седые, собранные в пучок вьющиеся волосы, внимательные черные глаза, изрезанное жесткими морщинами и посеребренное щетиной загорелое лицо. Одет он был в серый свитер грубой вязки, свободную куртку-зюйдвестку и сапоги с отвернутыми голенищами. За спиной моряка болтался тощий вещевой мешок. Подойдя к костру, он спросил разрешения сесть.
- Присаживайся, почему бы и нет! Вон на то бревно. Я люблю гостей, они у меня тут не часты. Редко кому в радость тащиться в гору, когда внизу проложена хорошая дорога прямо до города. Я – Вильям. Вильям Уэст, смотритель этого маяка.
- Джексон, - ответил гость, принимая протянутую руку.
- Ты же с «Кавальтины»? Я видел, как они спускали лодку. Ты не думай, я тут много чего вижу, да помалкиваю об этом. По мне, так и контрабандисты тоже люди, и им кормиться надо.
Старый моряк ничего не ответил; он пристально смотрел на город, пестро раскинувшийся на той стороне бухты.
Вильям тем временем пошевелил палкой угли, выкатил на траву несколько испекшихся картофелин, извлек из внутреннего кармана ветровки бутыль. Моряк тоже достал из своего мешка хлеб и связку вяленых рыб.
- Вижу, что ты плавал много, - сказал, жуя, Вильям. – Надолго в Байгевиль?
- Теперь уж насовсем.
- Остановиться есть где?
Увидев неопределенный жест, продолжил:
- Я вот к чему. Мой сменщик жениться надумал, так что, похоже, другой напарник мне вскоре потребуется. Знаю я этих женатых, ни шагу от жен… Самому-то мне тут нравится, вон тебе небо, вон тебе – море, а скучно станет – на город полюбуюсь. Вечерами здесь такие фейерверки – прямо букеты на полнеба! Сегодня ночью как раз устроят карнавал. Надумаешь, давай ко мне маячным смотрителем!
Джексон поднял голову, окинул взглядом белую громаду маяка – точно впервые увидел его. Смотрел долго, будто вел с ним молчаливый разговор. Потом согласно кивнул.
Вильям повеселел, вновь разлил по стаканам.
- Вот и добро! Поди, и рассказать немало сможешь? Я про море слушал бы и слушал! Вот соберусь и как-нибудь книжку напишу: «Истории, рассказанные маячному смотрителю»! Моряк-то из меня не вышел, волна укачивает, хоть умирай. Ну, что ж, не всем и королями быть!.. Где плавал, кем?
- Где? Проще рассказать, где меня не было, - Джексон задумчиво смотрел в морскую даль. – В молодости промышлял китов и нерпу в Северной Атлантике. Потом водил клиперы и пароходы, доставлял грузы по всему миру. Последние тридцать лет искал я один остров…
- Один? Особый?.. Какой же это остров?
- Каких на свете не бывает.
- Ну да, это как про ту акулу с золотым плавником! – усмехнулся Вильям. – Кто хоть краем глаза её увидит, тому богатым быть несметно… И что же, не нашел?
Джексон медленно покачал головой:
- Нет. Не найти того, чего на свете нет.
- Загадки говоришь!.. Зачем тогда искал?
- Сейчас и сам я думаю – зачем?
«Всё, что я хотел сказать ему, за эти тридцать лет сказал и повторил сполна… Пришла пора закончить этот тридцатилетний монолог. Хочу ли получить в конце концов ответ? Или… уже и это мне не важно?.. Вопросы и ответы… не больше, чем слова… чем просто звуки… которые становятся добычей ветра… Ты поступил со мною так, как захотел… со мной… и с нею… Лишь это - факты и реальность! Во всех портах, где я бывал… на всех судах, что я водил… тебя благодарят спасенные руками Чайки Джуди… Спасал ты и меня… Гораздо больше – ты учил меня быть мудрым и смиряться… Ты показал мне, что только те, кто смогут жертвовать собою, способны принести плоды… как то зерно из притчи… только так. Зачем же мне искать тебя? Чего хочу?.. Теперь уж только одного, как милости: дай мне последний приют в твоем песке! Когда она будет возвращаться к тебе без сил из сердца урагана, исхлестанная холодными ветрами, и упадет с небес на кромку теплого прибрежного песка, позволь мне стать этим песком и мягким ложем для её измученного тела! Хочу я стать твоим песком… хочу я стать твоим… частичкою Тебя… Какой я глупый, гордый человек… искал Тебя я три десятка лет по всем морям и океанам… Тебя, которого можно найти лишь сердцем!.. Тебя, который Сам всегда приходит – куда и когда захочет … который может объявиться – в любой момент и – даже в этой бухте…»
Джексон почувствовал, что говорит вслух, и, зная за собой такую привычку, вскинул глаза через костер – не удивил ли собеседника? Так и есть! Вильям смотрел на него, бледный, выпучив глаза… Но разве могут так шокировать слова? Джексон обеспокоился, решив, что дело не в его словах, быть может, парень увидел что-то сзади? Быстро обернулся. За его спиной было лишь вечереющее море - прибрежная коса и пенистый прибой. И девушка – по колено в этом прибое!.. Она брела к берегу, сбиваемая волной, сердилась, смеялась и обнимала себя зябко за плечи, потому что из одежды на ней были лишь белая летняя блуза с рукавами, присобранными у локтей, и черный сарафан со шнуровкой на груди.
Джексон уже бежал по склону, перепрыгивая через камни и бурьян. Через две минуты он был внизу, подхватил Джуди на руки и вынес ее из полосы прибоя.
- Как странно!.. Я давно уже так не мерзла… - задыхаясь, но со смехом говорила она. - Что здесь за лютая зима?..
- Октябрь, - Джексон сорвал с себя куртку, закутывая в неё девушку.
- Ничего не понимаю! Октябрь… А вчера я была в Арктике… и – ничего!.. – она растирала нога об ногу покрасневшие от холода ступни.
Джексон запрокинул лицо к башне маяка, стремительно соображая: в маячном домике тепло, он утром топил печь, и чайник не успел еще остыть!..
Дверь распахнулась от удара ноги, он занес Джуди, усадил на кровать и укутал с ногами в одеяло. Споро присел у печки, распахнул дверцу, шевеля тлеющие угли. И уставился на свои руки… мучительно пытаясь понять, что же тут не так… Или… это в каком-то странном сне ему приснилось, что должны быть кисти его рук сухие, покрытые синими жилами и старческими коричневыми пятнами, с распухшими суставами старого моряка?… Руки его были крепкими и загорелыми, готовыми ворочать штурвалы, шпили и тюки с грузом. Да и какими же еще им быть в тридцать пять лет?! Мысль мелькнула и угасла. Сейчас имели право быть лишь те мысли, что относились к Джуди.
Джексон обернулся от разгоревшейся печки. Джуди, закутавшаяся в одеяло, как в домик, лукаво смотрела на него смеющимися глазами.
- Как же я соскучилась по тебе за эту ночь, Ральф! – ласково сказала она. Он сел рядом на кровать, и она прильнула к нему, как маленькая девочка. Запрокинула лицо, смотрела на него и весело рассказывала:
- Приснилось мне сегодня, что я танцую на карнавале в Палермо! Вот на какой-то странной тумбе, и вся я в серпантине, и в разноцветных лентах, и маска на носу – такая, с птичьим клювом! И думаю я, что ты хотел попасть на этот праздник, но что-то я тебя на нём не вижу – наверное, ты еще не приплыл в Палермо. И стало мне от этого так грустно, аж до слез! И праздник стал не в радость…
- Сегодня будет в Байгевиле карнавал, - ответил Джексон. – И ночью мы отправимся туда! Как только подойдет мой сменщик Вильям… Ага, а вот и чайник закипел! Горячий чай! Сейчас я сделаю и с медом, и с ромашкой… не вздумай только заболеть!
- Сама не знаю, зачем полезла в воду, - повинилась Джуди. – Хоть и любимую ленту сдуло… ну, да мало ли ещё на свете лент!..
- Твои волосы без лент ещё красивей, - ответил Джексон. – Пусть будет на венчании лишь тот венок с цветами!
- Как скажешь, - счастливо улыбалась Джуди. –И дяде Уно тоже он понравился…